Кирилл Юрченко - Первач

— Он немного пьян, — улыбнулся Алекс. — Мы тут праздновали кое-что. А вы пришли и помешали.

— Все испортили! — прохрипел, кивая, Вандермейер.

Тихон силился понять, что ему нужно сделать или сказать, чтобы убедить этих двоих с милостью отнестись к побежденным. Он не сомневался, что Амантуру и другим, кто с ним, крышка, но, может быть, кого-то не поздно спасти.

— Не надо никого убивать. Остановите… — сказал он.

Ничего не ответив, Вандермейер направился к стрелявшим бойцам. Тихон хотел было последовать за ним, но Алекс остановил его:

— Не беспокойся, Фрицу не интересно терять людей, — и Эджертон последовал за толстяком.

Прошла минута. Выстрелы прекратились. Тихон пополз к валу, чтобы взглянуть на поле боя, но голова закружилась, и он снова лег. Отер лицо снегом. На него никто не обращал внимания. Вооруженные люди все еще оставались на позициях. Среди них были мертвые и раненые, последним помогали дети и женщины. Тихон обратил внимание: их здесь много, детей и женщин. Похоже, что все эти люди — одна большая семья, как и поселенцы Амантура. Они вправе были занять брошенные кем-то владения и защищали это право ценой собственных жизней. Но если все считают себя правыми, кто виноват в той смерти, что разгуливает сейчас по заснеженному полю?

Он не мог найти ответа на этот вопрос. Преодолевая боль в голове, повращал глазами, ища Алекса. Но того поблизости не оказалось. Вместо него снова появился Вандермейер.

— Где Алекс? — спросил Тихон.

— Он у нас профессиональный парламентер. Пока моски не вышибли. Шайзэ! — выругался Вандермейер и показал на вал: — Отправился к твоим на перековоры.

«Если на переговоры, значит, кто-то еще жив!..» — с надеждой подумал Тихон.

Он уловил усталый взгляд Вандермейера. Толстяк, казалось, предался своим мыслям. И, видимо, не сразу понял вопрос, когда Тихона озарила внезапная догадка:

— Вы партизаны?

Вандермейер расхохотался.

— Знала бы моя мутер, что меня будут называть партисаном! Да еще где — в Сибири!

Тихон вглядывался в лица немногих оставшихся в живых поселенцев, когда партизаны под конвоем перевели их за вал. В основном женщины и дети. Было несколько мужчин, однако и те шли с покорностью и хранили тягостное молчание. Тихон искал взглядом Амину и облегченно вздохнул, когда увидел в толпе знакомую фигурку. Девушка шла, склонив голову, не замечая ничего вокруг. Рядом с ней шагал Нусуп. Он, напротив, живо смотрел по сторонам. Заметив Тихона, со злобой плюнул в его сторону.

Амантура среди пленных не оказалось.

Конвоир велел толпе остановиться.

— Всем сидеть! — приказал он.

Пленники опустились на снег.

— Сейчас придет начальство, решат, что с вами делать!

К толпе со стороны поселка приблизились еще трое партизан. Один из них, молодой красивый атлет с торчавшими из-под шапки длинными, немного вьющимися волосами подошел к пленным и, медленно обходя их, всматривался в лица, особенно проявляя интерес к женщинам.

— Баб-то сколько привалило! — ухмыляясь, повернулся он к своим дружкам.

Пройдясь обратно, остановился рядом с Аминой.

— Трудно не обратить внимания на такой цветок! — игриво произнес он и протянул руку девушке. — Иди сюда!

— Я?! — испуганно воскликнула Амина и попятилась, мотнув головой. — Я не пойду!

— Иди же, ну…

Тихон подошел к нему и дернул за плечо.

— Эй, эй! — прозевав его появление, накинулись дружки партизана.

Злотников отвлекся на них и пропустил удар — атлет без церемоний заехал ему в скулу, второй кулак угадил под ребро. Тихон упал в снег.

— Видели, как падает мешок с дерьмом?!

— Ну, ты даешь, Гуня!

— Отставить! — крикнул кто-то из конвоиров, но его не послушались.

Соскучившиеся по развлечениям товарищи атлета поддержали его смехом. А тот не собирался останавливаться. Когда Злотников начал подниматься, Гуня резко развернулся, чтобы ударить ногой. Но Тихон успел отреагировать. Схватив Гуню за сапог, потянул на себя. Оба упали. И все же атлет оказался сверху. Он навалился на Тихона так, что тот не мог пошевелить руками, и два раза ударил по лицу.

Наблюдая за схваткой, никто из конвоиров не шевельнулся. Тихон мог крикнуть им, что он друг Алекса, но отчего-то это показалось ему постыдным. Собрав силы, он вывернулся из-под атлета. Тот попытался схватить его, но сам повалился в снег. Они барахтались, как дети, но не детской была охватившая обоих ненависть. Руками взрыхляя снег, Тихон вдруг нащупал камень и схватил его. Это было нечестно, не по-мужски. Но главное для него было сейчас — выиграть бой любой ценой. В тот момент, когда тяжелый камень так хорошо лег в руку, Тихон оказался сверху. У него оставалась секунда, чтобы ударить врага камнем в лицо, причем ударить так сильно, как только мог, размозжить лоб, если получится. Но непонятно откуда нахлынувшее чувство заставило его остановиться. Не жалость это была, а что-то более серьезное и непонятное — он не сумел бы объяснить, что ощутил в этот момент, видя перед собой растерянный взгляд атлета, заметившего камень в его руке. Надо было бить, разбить этот узенький лоб! Но Тихон не мог заставить себя этого сделать. Он бы предпочел ударить так, без камня. Не трусливо. И жалел, что подхватил булыжник.

Но секунда, в течение которой промелькнули все эти мысли, была потеряна. Поняв, что ему ничего не грозит, атлет даже не пытался вникнуть в озадаченное выражение лица Тихона и ударил сам. Правда, из-за того, что лежал он на спине, замах получился слабым. Но кто-то из его друзей со спины приложил Тихону каблуком сапога в затылок. В то самое место, еще помнившее удар прикладом. Тут навалились остальные. Хрястнули несколько раз. В бока, снова в голову. Схватили обмякшего Тихона за руки и оттащили в сторону. Заставили сесть.

— Хочешь сказать, твоя девка? — поднявшись, прохрипел Гуня. — Теперь будет моя. Держите его, — сказал он своим.

Но те и так держали пытавшегося вырваться Тихона.

— Хороша девка! Целочка небось?! Они, басурманки, почти все целочки! Своего Аллаха прогневать бояться, — продолжил Гуня. — Давненько я хорошеньких баб не дрючил! А мечта у меня, знаете, какая? Чтобы девка чистая была. С запахом нежным. Но и такая сойдет!

Гуня направился к Амине. Она побежала от него, но Гуня догнал девушку и сбил с ног. Схватил за волосы. Вырываясь, она царапала ногтями его руку, пыталась дотянуться до его лица, а он накручивал на запястье ее волосы.

— Послушайте, бригадир… Не надо… — попытался остановить атлета один из конвоиров, но с места не двинулся.

— Моей будешь! Не бойся, я добрый… — Гуня погладил Амину по щеке.

Тихон опять рванулся, но бугаи держали крепко.

— Гуня! Оставь… — крикнул кто-то из его приятелей. Только один. Другие продолжали гоготать, наблюдая за происходящим.