Кирилл Юрченко - Первач

Но вдруг смех разом прекратился. Гуня и не заметил, как товарищи его расступились, пропуская кого-то. Это был Вандермейер. И не один — с Алексом и несколькими вооруженными людьми. Молча приблизившись, Вандермейер вытащил из-за пояса револьвер и, встав рядом с наклонившимся к девушке Гуней, упер ствол в его задницу, в то самое место, где находился прикрытый ватными штанами анус.

— Отпусти фройляйн, — произнес Вандермейер.

Едва Гуня разжал руку, Амина шарахнулась в сторону. Тихон хотел кинуться к ней, но его все еще крепко держали.

— А теперь поднимайся, — велел немец. — Медленно.

Когда Гуня выпрямился, Вандермейер хряпнул Гуню прикладом в лоб, а когда тот отшатнулся, сам схватил атлета за волосы. По сравнению с ним Гуня казался дохляком. Казалось, у него сейчас лопнет кожа на затылке, с такой силой Вандермейер стянул волосы, а затем тяжелым ботинком врезал Гуне под колено. Тот охнул и зашатался, и не упал только потому, что Вандермейер продолжал держать его. После второго удара в то же место Вандермейер отпустил Гуню, и тот завалился в рыхлый, перемешанный с подталой землей снег. Вандермейер снова ударил Гуню несколько раз — ногой, не разбирая куда. Лицо его все это время хранило невозмутимо холодное выражение.

— Знаю, что возненавитишь меня после этого! — произнес он, носком ботинка развернув голову Гуни к себе. — В глаза мне смотреть! Все вспомнишь при случае! Ферно? Отвечать!

Гуня мотнул головой. Что-то произнес разбитыми губами.

— Не слышу!

— Я забуду… — прохрипел Гуня.

— Врешь! Аршлох! Ковнюк! Такие, как ты, всекта врут!

Вандермейер присел до земли, упер дуло револьвера в окровавленную щеку бугая.

— Нет… — хрипел Гуня. Он зажмурился, испуганно дрожа. Из глаз его потекли слезы.

— В глаза мне смотреть!

Вандермейер сместил дуло револьвера и выстрелил. Пуля вздыбила землю и снег. Гуня дернулся и всхлипнул. Открыл глаза, и часто-часто дыша, не мигая, смотрел на Вандермейера.

— Этих под арест! — крикнул толстяк, показывая на Гуниных дружков, державших Тихона.

— А этого… — Вандермейер похлопал плачущего атлета по щеке, — расстрелять!

Оглохший на одно ухо Гуня не расслышал приказ. Но когда взглянул в глаза Вандермейера, все понял. Едва его схватили, он взвыл и потащил за собой схвативших его партизан, пытаясь дотянуться до руки Вандермейера. Тот брезгливо отстранился. Гуня заверещал, и его невыносимо сильный голос как будто вонзился в мозг Тихона.

У Злотникова и без того все трещало в голове от странных голосов, как будто все умершие за этот час взывали к кому-то, кто мог бы избавить их души от неслыханной боли, причиненной в момент перехода из мира живых в мир теней.

— Может, хватит на сегодня крови? — заорал Тихон, заставив умокнуть всех разом: и Гуню, и те голоса, что рождались в его голове.

— Хватит, — сказал он, смотря в лицо Вандермейеру.

— Не указывай мне, что делать! Отведите его, — приказал главарь, кивая на Гуню. — Позже расберемся.

Растирая затекшие запястья, Тихон подошел к Амине.

— Это та девушка, о которой ты беспокоился? — спросил Алекс.

Тихон не ответил, только крепко сжал руку Амины. Вандермейер внимательно посмотрел на девушку, окинул взглядом Злотникова и повернулся к Алексу, что-то шепнувшему ему на ухо.

— Я не могу оставить ее с ним, — сказал Вандермейер. — Это неправильно! Она пленник. Он свободен.

— Черт, Фриц! Она его женщина! — воскликнул Эджертон. — А он мой друг. Сделай это. Для меня.

— Шайзэ! — воскликнул Вандермейер. — Она не убежит?!

— Не убежит, Фриц. И не ругайся при даме!

Вандермейер велел Амине приблизиться. Не ощущая в его голосе подвоха, Тихон отпустил руку девушки, Испуганная, она склонилась перед толстяком.

— Подними голову, — сказал Вандермейер.

Девушка послушалась. Взгляд толстяка потеплел.

— Такой красивой юной фройляйн нельзя быть без покрофитель! — Вандермейер, сощурившись, посмотрел на Злотникова. — Будь с ним, он надежен, — сказал он Амине. — Иди.

Девушка вернулась к Тихону. Толпа пленных смотрела на нее: кто завистливо, кто брезгливо, кто с откровенной ненавистью. Тихон заметил их взгляды и не мог удержаться от вопроса.

— А что с ними будет?!

— Ничего не бутет! — твердо сказал Вандермейер. — Мы никофо не собираемся убивать.

Услышав его, пленные поселенцы обрадованно загудели, но конвоиры прикрикнули на них.

— Я бы с ратостью отпустил фас, — обратился к толпе Вандермейер, — но я должен убедиться, что никто не побежит искать помощь на сторону. Это место больше не принадлежит фам одним! Пока не уясните это, посидите немного в несфоботе!

Тихон ловил на себе жгучие взгляды поселенцев, но не мог понять их злобы. Они живы. И можно верить словам толстяка, каким-то образом он чувствовал это. Заметил пылающий взгляд Нусупа и подумал, что мальчишку-то уж точно нельзя оставлять наедине со своими мыслями. Черт знает, что творится в его голове.

Набравшись смелости, он обратился к Вандермейеру.

— Нельзя ли и этого парнишку освободить?

Главарь с удивлением посмотрел на Тихона, затем на паренька. Ничего не сказал, только дал знак своим подручным.

Нусупа вывели из толпы и подвели к Тихону. Мальчишка демонстративно отвернулся.

— Пойдем со мной, — сказал Тихон.

— Иди, Нусупчик, не артачься, — произнесла кто-то из женщин. Хоть одна нашлась понимающая, подумал Злотников.

Подойдя к пареньку ближе, он взял его за рукав. Нусуп вырвался и крикнул ему в лицо:

— Ты спасся, а мой отец погиб! И другие тоже! Мы бы их всех убили, а ты не дал! Дядя Мирбек придет и всем отомстит. Всем вам отомстит!

Тихон снова хотел притянуть к себе Нусупа, но мальчишка оттолкнул его. Вандермейер дал знак конвоирам, чтобы те вернули Нусупа обратно в толпу. Мальчишка не сопротивлялся и презрительно поглядывал на Тихона.

— Поверь, я не хотел смерти твоего отца!

Мальчишка зло засмеялся.

— Хватит балаган! — крикнул Вандермейер и приказал вести пленных в поселок. Одновременно из поселка подошла группа людей — собирать мертвецов. Эджертон задержал одного из них и велел сопроводить Амину в свой дом.

На пустыре остались двое — Тихон и Алекс.

— Ты можешь гордиться собой, — сказал ему Алекс пару минут спустя, когда, по просьбе Тихона, повел его к месту боя. — Вандермейеру понравился твой отчаянный поступок. Фриц был очень удивлен, когда оказалось, что не один я на свете такой сумасшедший, кому претит насилие.

— Почему ты зовешь его Фриц, если ему не нравится?

— Фридрих — он же Великий, а где ты видел великого Фрица? Принижаю его. Почти что унижаю. На правах личного шута. К счастью, чувство юмора еще не умерло в его душе. Ты не знаешь, а ведь он бывший балетный танцор.