Георгий Булавин - Новатерра

Но душевный (тот, который - в глубине души) десантник переполошился: 'Подъём, лежебока! Вспомни вчерашнее предощущение Беды! Может - вот она, первая ласточка, а? Размером со страуса нанду'...

'Ах, оставьте, господин торопыга! - отмахнулся от него сонный ленивец. - Наше с вами лежачее тело, как ни крути, витязь, богатырь, хранитель Земли Русской, а не орнитолог. Ему что ласточка в пролёте, что синица в руках, что журавль в небе, что страус за пазухой - до пресловутого заднего места... А вот каким на супостата выходить, если не отдохнёт от пуза, - вопрос как собственной безопасности, так и будущего Отчизны. Илюша Муромец, вон, вполне легитимно тридцать лет и три года на лавке провалялся - такова их доля богатырская, так им Уставом внутренней службы предписано, дабы силушки могутной вдосталь подкопить. Чем Саша Ростовец хуже? Ему ещё три годка отдай, да не под расписку, а за просто так, на веру... Короче, всем спокойной ночи!'

- С добрым утречком! - по-стариковски прошамкал кто-то за спиной 'чудо-богатыря' Саши Ростовца. - Подём!

И нанёс новый оскорбительный пинок под зад.

И это уже ни в какие ворота не лезло! Может, где-то там, у них, в Стране Ночных Галлюцинаций (СНГ), и принято лупцевать гвардейских офицеров по чему ни попадя, но у нас, слава Богу, Россия - правовое государство с богатейшими воинскими традициями, где борьба с пережитками тёмного прошлого в армейской среде поставлена с ног на голову... ну, в смысле, во главу угла. И вдруг - на тебе, дедовщина в прямом смысле слова! Правильно учили на политзанятиях: всё наше зло из-за 'бугра' привнесено...

'Доколе?! Хватит!!! Натерпелись!' - праведно возмутился в глубине души комбат. Настала пора действовать решительно и бескомпромиссно! Он, словно бы по мановению руки волшебника - следует читать: словно бы по приказу Верховного Главнокомандующего или даже самого́ командира полка, - превратился в могучий боевой механизм. Следует читать: медленно, через нехочу, приотворил веки... Ну, и что увидел? Ничего, кроме смазанного частокола ресниц на странноватом бледно-розовом фоне. И снова затворил. И...

И в следующий миг распахнул глаза так, что яблоки их чуть было не выскочили из глазниц на подушку. На подушку, которая слишком уж напоминала облако. В наволочке, расшитой ангелочками. Живыми! Весёлыми розовощекими ангелочками. Глумящимися над ним, гвардии майором Александром Твердохлебом, командиром третьего парашютно-десантного батальона, вчера ещё вполне психически здоровым человеком...

- Подём! - снова раздался за спиной старческий голос.

И зазвонили где-то вдалеке колокола.

И невидимый хор затянул: 'На кого ж ты нас, сирот, покинул, Саша?! Только на тебя была надежда наша!'..

И дружно рассмеялись ангелочки, целя из луков в ошалелые глаза комбата.

- Ну-ка, вы, нишкните! - шепеляво цыкнул на них старец. - Ишь, развеселились, как бесенята! - и снова пнул майора. - Хватит валяться, соколик залётный, подём!

Комбат накрепко зажмурился и свернулся калачиком. Чудо-богатырь земли Русской страшился даже представить, куда его поведёт сейчас престарелый санитар. Наверняка на инъекцию галоперидола. В особо прочной на разрыв смирительной рубашке...

- Не пойду! Я боюсь уколов, - попытался уклониться он.

- Гы-гы, с тобой не соскучишься! - хихикнул старец. - Да и сам гони кручину, соколом гляди! Ты ведь, считай, своё уже отбоялся...

Возникла пауза, и лишь невидимый хор голосами кастратов плаксиво затянул а капелла:

Отлетался сокол ясный, отметался

Оторвался, отбрехался, отмотался.

Отгулялся сокол ясный, отсвистелся,

Опростался, оконфузился, отпелся.

Отстрелялся сокол ясный, отбомбился...

Купол не раскрылся - и разбился!

Ой, горюшко-то, горе! (подхватили тенора)

Шмякнулся, откинулся, убился...

Ой, наливай помин души! (проревели баритоны)

Грохнулся, угробился, зарылся...

Ой, да все там будем рано или поздно! (добавил оптимизма бас)

- Чего?! - одними только одеревеневшими губами прошептал комбат. - Кто это отбоялся, опростался и убился?

- Уж точно не я! - снова развеселился невидимый собеседник.

- А кто?

- Да, всяких мы тут повидали, но такого давно не было... Неужто ещё не понял?!

Комбат понял. Уже понял. Понял всё... Всё, отрезвился! И навеки протрезвился... Но верить в это не хотелось, и он, медленно разворачиваясь и ещё медленнее раскрывая глаза, продолжил бессмысленный диалог:

- Что здесь происходит, батя?!

- Да ничего из ряда вон. Встречаем, как положено, никто доселе не жаловался... И давай, это, подём! А то развалился, как на пляже. Чай, тут тебе не Шарм-эль-Шейх, а Царствие небесное!

- Царствие небесное... - обречённо проговорил комбат. - Сподобился, значит, всё-таки...

- Да не тужи, соколик! - подмигнул ему плечистый, крепкий ещё седовласый старец в длинном белом хитоне, с массивным золотым крестом на груди, резным посохом в руках и ржавым ключом на власяном пояске. - Могло быть и хуже.

'Вот уж не знаю, что могло быть хуже смерти, - думал Твердохлеб. - Ах, да, здесь хоть рай, но есть же ещё ад!'...

Позади старца, выстроившись в две шеренги, над ним глумились ангелочки - посмеивались, потрясали луками, высовывали язычки, сворачивали кукиши. От каждого движения тело, как в гамаке, покачивалось на мягчайшей облачной перине. Панорама окрестностей небесной канцелярии, словно глухой оградой, была забрана насыщенным розоватым маревом, пронизанным молниевидными всполохами. Венчали этот своеобразный забор колоссальные золотые ворота, створки которых, к удивлению комбата, оказались заперты на пудовый навесной замок, более уместный в карцере Бастилии или в зернохранилище какого-нибудь захолустного колхоза 'Стальное вымя Ильича', к тому же такой ржавый, будто пролежал на дне морском со времён воплощения Христова. Хотя, собственно, удивляться нечему - в облаках, как известно, сыро...

То ли от излишней влаги, то ли от горечи утраты всего, что стало дорогим и близким в оборвавшейся так внезапно жизни, то ли от обиды на судьбу-мерзавку, то ли от чего ещё, но у комбата закололо в области затылка так, будто туда пробрался ёж. Вернее, целый дикобраз.

- Подём, ты, морда! Кому сказано?! - в манере дореволюционного унтера воскликнул потерявший терпение старец и чувствительно ткнул его посохом в голое колено.

- Полегче! - буркнул потерпевший и добавил про себя: 'Гляди, понравилось тут быковать!' - И никуда я с тобой не пойду!

- А тебя, душу забубённую, никто покуда к нам не приглашает, - добавил оптимизма ключник. - Подымайся, личность твою проверять станем. Сорок пять секунд - подём!

'Ах, вот оно что! - прямо-таки обрадовался комбат. - Значит, 'подём' - это 'подъём', а не 'пойдём'! Уже лучше'...

Ну, лучше стало или - с точностью до наоборот, вопрос риторический, но дикобраз утихомирился. Рассудок, сделав хоть какой-то здравый вывод, прибавил оборотов и, оценив ситуацию на основе не Бог весть сколь обширного запаса знаний в области религии и культов, подсказал комбату: хватит кочевряжиться, перед тобой не просто дед с ключом, но сам апостол Петр!