Алексей Гридин - Только хорошие умирают молодыми

— Наконец-то! — воскликнула Иришка, когда Музыкант вернулся домой. — Ну, хоть отдохнешь.

Она ничего не сказала насчет его позднего возвращения. Знала — Олег не любит, когда ему говорят, что он задержался. Снайпер слишком ценил свободу и полагал любое покушение на собственное время попыткой посадить его на цепь. Иришка выжила после Катастрофы, хотя Катастрофа обрушилась на Город, когда ей было тринадцать лет, — а потому была не по годам мудра и отлично чувствовала настроение своего мужчины. Так что, несмотря на то что стрелки часов наперебой торопились отметить половину двенадцатого, она приветствовала Олега точно так же, словно не было никакой Катастрофы, по городу не ходили гигантские вооруженные крысы и он просто пришел домой после долгого рабочего дня где-нибудь в офисе.

Музыкант только кивнул и принялся раздеваться, машинально взглянув в зеркало. Оттуда на него посмотрел хмурый тип с покрасневшим от дувшего весь день ветра лицом и усталыми глазами. М-да, сказал он сам себе, что-то, дружок, ты неважно выглядишь.

— Есть будешь?

Олег кивнул еще раз.

Иришка задумчиво посмотрела на него.

— Похоже, — констатировала она, — все очень плохо.

— Что-то типа того, — подтвердил снайпер.

— Хороший мой…

Девушка подошла к Музыканту, легонько обняла за плечи. Он осторожно снял ее легкие ладошки со своих плеч.

— Только хорошие умирают молодыми, — ухмыльнулся Олег. — Так в одной песне пелось. Я, Иришка, уже не молод, так что хорошим меня, наверное, не назовешь.

— Песня была давно, а я есть сейчас, — упрямо возразила девушка. — Поэтому песня твоя дурацкая ошибается, а я говорю правду. Да и где ж ты не молод-то? Тоже мне старик нашелся. — Она фыркнула. — Так что иди лопать и заодно расскажешь мне, что там у тебя стряслось.

Аппетит так и не пришел. Снайпер наскоро ополоснулся в душе и теперь, сидя за кухонным столом, отрешенно пережевывал что-то горячее, что зачерпывал из глубокой тарелки, и не понимал, что ест. Потом спохватился, взглянул на сидящую перед ним Иришку:

— Спасибо, очень вкусно.

— Только врать не надо, — усмехнулась она. — Вижу ведь, не соображаешь, что жуешь. Тебе сейчас, наверное, насыпь сена — ты и его слопаешь. И скажешь, что вкусно.

С Иришкой ему повезло. Музыкант с трудом сходился с людьми, не говоря уже о том, что мало кто мог спокойно прожить с ним в четырех стенах квартиры. Он слишком много думал о себе и далеко не всегда думал о других. При этом его трудно было назвать эгоистом, потому что он не требовал от окружавших его людей, чтобы все их внимание было сосредоточено только на нем. Просто его интересы порой радикально расходились с тем, чего желали все прочие. Мало кто мог смириться с тем, что Музыкант способен в любой момент прервать разговор, не сказать ни слова похвалы или поддержки тогда, когда человек ожидал именно этого, уйти, не попрощавшись, и не сказать, когда вернется. Иногда ему казалось, что внимание друг к другу — это своего рода валюта, которой люди расплачиваются между собой. Но сам он почему-то нечасто принимал такую плату с благодарностью, да и всех остальных дарил ею чрезвычайно редко.

Девушка, с которой он сейчас жил, была сестрой Сережки Тайлакова, одного из тех редких людей, которых с натяжкой можно было назвать друзьями Олега. С Сережкой Музыкант стал общаться ближе, чем с другими, после одного разговора на кухне у Сверзина, вечная ему память. В тот вечер Олег долго слушал, сам не вмешиваясь в разговор, как невысокий неторопливый черноволосый парень медленно, будто кирпичи в стену, выкладывает собравшимся слово за словом. Слова, которые говорил он, ловко цеплялись друг за друга, превращались в убедительные конструкции. И они же безумно не соответствовали тому, что творилось на улицах. Музыкант нутром чуял, что за красивым плетением звуков кроется пустота. Ничто, из которого никогда не возникнет нечто. Очередные слова, которым никогда не стать делом. Просто парню хочется покрасоваться, показать прочим, какой он умный.

В конце концов, он вспылил. Выложил оторопевшему Сережке все, что думает о нем и о тех, кто умеет только языком чесать. Тайлаков едва не полез в драку. Олег, признаться, был не против. Он был вполне уверен в себе и хотя не считал, что сила или умение эффективно вывести из строя другого человека могут служить способом доказать свою правоту, полагал, что справится с этим словоблудом без особых проблем.

Драться им запретил Сверзин. Лев Федорыч у себя на кухне был непререкаемым авторитетом. На улице вы спокойно могли пройти мимо этого неприметного человека, вечно втягивавшего тощую шею в узкие плечи и озиравшегося по сторонам, как будто он отовсюду ждал опасности. Но за накрытым ностальгической клеенкой в цветочек столом Сверзин оказывался царем и богом.

— Олег, остынь, — негромко бросил он.

И Олег остыл. Что-то буркнул на прощание, быстро собрался и ушел.

Через пару дней, возвращаясь из порубежья, он отмечался на посту. К несчастью, там оказался Тайлаков. Олег чертовски устал, ему выпало полночи уходить от группы наседавших ему на пятки на удивление настырных крыс. Даже потеряв двоих в скоротечной перестрелке, крысы не желали сдаваться и мечтали во что бы то ни стало достать наглеца, решившего прощупать их линию обороны. Помотав их за собой, снайпер кое-как отвязался от погони. Гудели ноги, болел ушибленный бок, в голове свербела мысль о том, что пару раз его могли преспокойно пристрелить, и только тотальное неумение крыс попадать в цель — они всегда делали ставку на массовость и плотность огня — помогло ему добраться до своих.

И тут навстречу снайперу вышел недавний кухонный словоблуд и, словно ничего и не было, протянул руку и что-то сказал. Музыкант конечно же был без слухового аппарата. Махнув рукой — мол, подожди, — он нацепил его и услышал:

— Давай пропуск, герой.

Этот «герой» окончательно добил Олега. Потом уже он понял, что для Сережки это было нормой. Тайлаков язвил по поводу и без повода, нарываясь на неприятности, обижая людей, хотя искренне считал, что не говорит ничего, от чего стоило бы нервничать. Но Музыканта и в нормальном состоянии нельзя было назвать терпимым человеком. Тем утром, после ночной игры в кошки-мышки со смертью, он вновь высказал Тайлакову все, что думает о тех, кто стоит на посту в то время, когда он, Олег, рискуя жизнью, ведет с крысами настоящий бой.

Сережка озадаченно хмыкнул, выслушал Олегову тираду, ни разу не перебивая. А затем предложил ночному истребителю крыс встретиться ближе к вечеру, а еще лучше — на следующий день, когда они оба отдохнут. И вот тогда уже просто, по-мужски, один на один поговорить. Он назвал Олегу адрес, куда тому нужно было прийти. Музыкант отказываться не стал.