Павел Марушкин - Властелин знаков (Лексикон)

Легри поднялся на борт воздушного судна, прошел к себе в каюту и прилег на кожаный диванчик. Скрипучие подушки были набиты волокнами тропической пальмы — упругим и очень легким материалом; конструкторы дирижаблей боролись за каждый грамм. Спустя минуту в дверь деликатно постучали.

— Да! — раздраженно бросил француз.

Вошел капитан.

— Сэр, мы готовы отправляться. Какие будут распоряжения?

— Курс на Альбион. Лондонский воздушный порт, если точнее. — Легри, поморщившись, встал, раскрыл саквояж и извлек из него массивный серебряный портсигар.

— Гм… Сэр, прошу меня извинить, но на борту судна курить запрещено.

— Я лишен этой дурацкой привычки, — буркнул француз, щелкая крышкой. Капитан мельком заметил странный инструмент из стекла и стали; что ж — на папиросы это и впрямь не походило, остальное не его дело…

— Сделайте одолжение — не беспокойте меня, покуда не прибудем на место, — бросил Легри в спину воздухоплавателю.

— Как вам будет угодно, сэр.

Дирижабль мягко качнуло: воздушное судно отцепилось от причальной мачты. Легри закатал рукав, взвел пружину и прижал необычное устройство к коже. Инжектор походил на маленький кургузый револьвер; одно нажатие — и порция морфия покинула стеклянную капсулу, устремляясь в вену француза. Пагубная привычка; но как прекрасны эти мгновения — без саднящей боли ожога, без постоянной, изматывающей тревоги, без навязчивых мыслей. Он откинулся на подушки и смежил веки. Гул пропеллеров сливался с шумом крови в ушах, и вскоре пропала разница между воздушным кораблем и Огюстом Легри. Это его тело, обтекаемое и восхитительно легкое, величаво плыло сквозь морозный хрусталь небес, прямо к розовой кромке горизонта…

Каждый вдох давался Ласке с трудом. Перед глазами маячил огромный живот — отвратительно раздутый, оплетенный сизыми веревками вен; своей тяжестью он прижимал ее к ложу, словно там, внутри, таилась не трепетная плоть, а чугунная гиря… Спазмы следовали один за другим, потроха словно выкручивала чья-то грубая рука — но боли не было.

— Тужься! Тужься! Ту-у-ужься!!! — завывали поблизости чьи-то голоса. Она изо всех сил напряглась, стискивая кулачки, ногти впились в ладони. И живот вдруг лопнул, распахнувшись по всей длине, от лобка до подвздошья! Вместо крови из страшной раны брызнули изумрудные лучи, и над опавшим чревом развернулся Знак — страшный и противоестественный, помесь паука с иероглифом. В этот миг девушка проснулась. Стояла ночь. В недрах стального монстра постукивали паровые машины, и едва ощутимая, правильная вибрация хорошо отрегулированного механизма успокаивала.

— Что, опять кошмары? — на соседней койке скрипнули пружины. Озорник сел и принялся нашаривать спички.

— Не надо, не зажигай. Все в порядке. Я что, снова кричала во сне?

— Не знаю. Но от чего-то же я проснулся, верно? Слушай, может, тебе показаться судовому доктору?

— Он не скажет мне ничего такого, что я не знала бы сама. — Ласка помолчала. — Лева, послушай… Что с нами будет?

— Давненько меня никто не называл этим именем, — откликнулся Озорник. — Что будет? Думаю, все у нас будет хорошо.

Девушка невесело усмехнулась.

— Ну да, именно это ты и должен был сказать глупой брюхатой бабенке…

— Положим, глупой ты сроду не была, не льсти себе! — хмыкнул собеседник. — К тому же я и впрямь так думаю. Пока все складывается на редкость удачно: мы обзавелись союзниками и избавились от врагов; перед нами весь мир… И самое главное, с нами — Лексикон!

— Он-то меня и пугает… Знаешь… Я видела твое лицо, когда ты воспользовался этой вещью. Ты был как…

— Одержимый? — закончил фразу Озорник, и Ласка поняла, что он улыбается во весь рот. — Бешеный? У меня изо рта шла пена, а единственный глаз вылез на лоб, словно у циклопа?

— Тебе все шутки! Неужели ты сам не чувствуешь?!

— Чувствую, конечно. Мы с ним, некоторым образом, части целого — я ведь тебе рассказывал, помнишь? Человек, предмет и место… Не хватает только третьей составляющей, но и без нее я теперь могу… многое. Остался последний шаг, Ласка; и наши мечты исполнятся.

— Твои мечты…

— Наши! — с нажимом произнес Озорник. — Или ты готова отказаться от всего, за что мы боролись? Неужели ты думаешь, что все наши приключения — это зря?

— Нет, конечно…

«Просто теперь я отвечаю не только за себя», — хотела добавить девушка, но промолчала. В груди родился горячий комок, поднялся вверх, сдавил горло. Она чуть слышно всхлипнула, проклиная себя за эту слабость. Дочери инженера Светлова недостойно реветь, словно какой-нибудь истеричке. Озорник встал, пересек каюту и присел на ее койку. Ласка ощутила прикосновение его горячей ладони ко лбу.

— Все будет хорошо, мисс Лэсси Светлоу, Маленькая Ласка, все будет хорошо, — шептал этот невозможный, нелюбимый — и самый близкий ей человек.

— Знаешь, врагам так и не удалось завоевать Атаманство, — сказала девушка, немного успокоившись. — Я нашла месячной давности газеты, там есть пара заметок. Ордынские боевые машины прорвались за перевал, но были остановлены огнем артиллерии — а дружественные племена Снежной Страны ударили их армии во фланг. Похоже, ты был прав — эта война обойдется татарам куда как дорого! Хотела бы я знать, выжил ли кто-то из наших…

— Ты имеешь в виду из гарнизона Крепости? Да наверняка! Должен сказать, полковник Шолт-Норт произвел на меня впечатление. Думаю, такой человек просто обязан был предотвратить окончательный разгром и отступить. Например, по подземному ходу.

— Откуда ты знаешь про тоннель? — слабо удивилась Ласка.

— Догадался. Крепость возвели казаки, не самые худшие воины в мире; наверняка были предусмотрены и пути отступления, и ловушки для врага, и тайные тропы в горах.

— Были, — подтвердила Ласка. — Спасибо тебе, Лева…

— За что?

— Так… Знаешь, я бы хотела вернуться обратно. Ну, после всего.

— Ты все еще не понимаешь! — жарко возразил Озорник. — Если у нас получится, мы… Мы заживем в новом мире!

— И каким же он будет?

— Великолепным. Чистым. Свободным. Знаешь, я мечтаю дать людям право самим выбирать свою судьбу. Надо только разорвать незримую паутину, что соткали сильные мира сего, и тогда…

— А что выберут такие, как Стерлинг? — перебила девушка. — Собственное королевство? Абсолютную власть?

— Наш разговор все больше походит на диспуты, которые мы вели с товарищами в Петербурге! — неожиданно рассмеялся Озорник. — О, эти бесконечные споры — за окнами метет метель, позабытый чай стынет в граненых стаканах… Изменить человеческую природу не в моих силах, уж извини! Разве что уничтожить большую часть человечества в надежде, что оставшиеся заживут праведной жизнью. Но, помнится, даже у Господа не получилось — только зря сгоношил старика Ноя.