Андрей Стригин - Тайная каста Ассенизаторов

Кровати на редкость скрипучие, едва коснулись, раздаётся истошный скрип и со всех сторон посыпались тумаки. Это оказалось настолько действенным, что скоро возникает абсолютная тишина.

Спасительный сон мягко вышибает дух, и улетаю в светлые дали: Я незнаком себе, еду на Жигулях по каменистой дороге. Вокруг дачные домики, утопающие в густой зелени, а вот, выскакивают две здоровые собаки, бросаются на машину, радостно скулят. Вхожу в дом, меня встречает мать:- Уже приехала из Москвы? — с удивлением спрашиваю её.

— Пришлось, собак же надо кормить, — вздыхает она.

С тревогой замечаю, как она постарела, но улыбка всё такая, же тёплая и светлая.

— Мама, я что, сам не могу за них побеспокоиться? — с укором спрашиваю её.

— Ты, очень далеко, сын, — непонятно произносит она.

Внезапно, словно земля уходит из-под ног. Оказываюсь в тёмном переулке, где-то сзади звучит музыка с танцплощадки: "… листья жёлтые над городом кружатся…". У забора скрючилась рыжеволосая девочка, бросаюсь к ней. Она с трудом встаёт, смотрит мне в глаза, и неожиданно вижу, она взрослая женщина. Роскошные волосы искрясь, ниспадают на покатые плечи, пухлые губы ждут мужской ласки, но, взгляд полон тревоги:- Программисты хороши лишь водку жрать, опять напортачили. Как же нам из этого положения выбраться, Кирюша?

— НЕ ПОИ КАМЕНЬ КРОВЬЮ!!! — словно из всего пространства звучит голос и эхом разносится по всему моему сознанию.

Словно ухожу в водоворот и вот, бегу в жутком туннеле, сзади скачками несутся невероятные создания. Они как мумии, пальцы скрюченные, морды, в мерзких оскалах, глаза горят бешенством. Мне необходимо вырваться из туннеля, там свет и спасение.

— Кирилл, сюда! — меня выдёргивает в какую-то комнату рыжеволосая женщина. Запираем дверь, подпираем стульями и столами. В неё моментально начинаются ломиться, возникает щель, просовываются скрюченные пальцы.

— Врёшь! — злобно кричит женщина. Режет ножом себе руку и подставляет под алые струи крови чёрный камень, облепленный доисторическими ракушками. Метаморфозы происходят стремительно, тело искажается, хрустят кости. На моих глазах она превращается в страшного крылатого ящера. Взмахивает крыльями, с яростным шипением бросается в уже открытую дверь. Визг, скулёж, рычание сотрясают туннель. Монстры разлетаются в стороны, вывороченные и истерзанные её острыми когтями.

— Бежим! — кричит уже прежняя рыжеволосая красавица.

Выбегаем из туннеля. Всё тонет в молочном сиянии, на прекрасных деревцах шныряют разноцветные птицы. В округе, как ни в чём не бывало, гуляет народ. Спокойная публика, незнающая, что у них под боком, в мрачных недрах туннелей, поселилась нечисть.

— Подъём! — в голове словно рванул снаряд.

Подлетаю вместе со всеми. Между кроватями прохаживаются сержанты, энергично всех подгоняют.

— Строиться!

Поспешно занимаем места в строю. Из кабинета вываливает прапорщик, старший сержант идёт к нему с докладом. Тот, со скучающим видом выслушивает, идёт к нам, останавливается, сверлит взглядом из-под нависших бровей.

— Вещи сдать в каптёрку, там же, возьмёте форму, — его трубный голос вселяет страх, — полвосьмого всем построиться на завтрак, — с этими словами он словно теряет к нам интерес, грузно шагая, уходит в кабинет.

У каптёрки суета. Не русский парень, сержанты его называют не иначе как, Мурсал Асварович, принимает вещи, тут же выдаёт форму. Голова у него, как чугунный казан, брови густые и чёрные, тело крепкое, внушительные мышцы перекатываются под гимнастёркой. Похож на боксёра, может, борец. Хотя нет, боксёр, нос характерно расплющен.

Вот сейчас наденем форму, погоны голубые, пилотки надвинем на лоб и, станем бравыми солдатами, посещают всех одинаковые мысли. Но, не тут-то было, оказывается форма, у всех без исключения, не по размеру, следствие этому, несуразно болтается, вид комичный и жалкий. Смотрюсь в зеркало, но себе не нравлюсь. Единственное отличие от всех, не стал брать ремень из кожзама, а одел чисто кожаный, мой ночной трофей. Замечаю, у всех старослужащих, именно такие ремни. А так же, мне не достались новые сапоги, выдали, ушедшего на дембель. Эти сапожки мягкие, голенище гармошкой, каблуки высокие. Хоть в этом повезло!

Все кто приоделся, выходит на плац перед казармой. Кто-то нырнул в курилку, я же, прогуливаюсь с видом стороннего наблюдателя.

Не проходит и минуты, ко мне подходят несколько старослужащих:- Не фига ж себе! Откуда ремень?

— "Дед" дал, — решил не входить в подробности.

— Раз "дед", ладно, носи. А сапоги! Разгладить, каблуки срезать! Понял, дух?

— Разглажу, срежу, — недовольно бурчу я.

— Бегом!!!

Остаток времени лихорадочно выглаживаю голенище утюгом, но складки, так любовно сделанные дембелем, не хотят разглаживаться.

Завтрак в столовой проходит в полном молчании. Каша мерзкая, приправленная комбижиром, мало кто её доел. Сержант посмеивается:- Что, воины, домашние пирожки ещё не переварили? Ничего, скоро будете её так трескать, как чёрную икру на бутерброде.

Зло косимся на него. Он же, сытый и здоровый, кашу не ест, нехотя намазывает на хлеб масло, один раз куснул и кладёт в тарелку, наелся.

— Закончили приём пищи, строиться! — рявкает он.

Полк, в который я попал, оказался учебным. В нем готовят спецов по обслуживанию радиорелейных станций. Самолёты летают где-то далеко, даже их не видим. Мы оказались обычными связистами, правда, с голубыми погонами.

Каждый день гоняют: бег подтягивание, снова бег, отжимание от пола, качание пресса и прочее. Народ "сдыхает" от сих нагрузок, но мне наоборот их не хватает, даже в весе стал набирать.

В один из дней, набираюсь наглости, и иду к командиру роты. Это тот капитан с дерзкими усиками, что "купил" меня за бутылку водки.

— Разрешите, товарищ капитан!

Он отрывается от стола, смотрит на меня с удивлением:- Чего надо, рядовой Панкратьев?

Меня всегда коробит эта фамилия, но уже, почти привык.

— Можно мне…

— Можно обосрат…я, — насмешливо перебивает он.

— Извините, разрешите обратиться? — поправляюсь я.

— Обращайся.

— Разрешите тренироваться индивидуально.

— Что так? — с интересом смотрит на меня.

— Жирею, нагрузок не хватает, — опускаю глаза в пол.

Он встает, подходит, смотрит в глаза. Как и прежде, взгляд не отвожу:- Однако, — жуёт губы, — все бойцы загибаются, а он… жиреет. Прапорщик Бондар! — завёт старшину роты.

Тот заходит, как всегда, большой и сильный, глаза навыкате, шея покрыта испариной, кулаки как гири, давят воздух.

— Да, Алексей Павлович? — прапорщик смотрит на меня из-под толстых век, знает, из-за меня его вызвали.

— Что ж вы Лёня, курорт бойцам устроил? Смотри, как хлопец, зажирел.