Максим Хорсун - Ржавые земли

Ее остановило чье-то громкое бормотание. Баронесса, ахнув, метнулась под скалу. На террасу вышла, грузно ступая обутыми в валенки ногами, бабка Прасковья. Глаза старухи были закрыты, она бормотала ругательства мужским сиплым голосом и водила перед собой рукой, в которой сжимала рукоятку того самого ножа. Ева прижалась спиной к скале и затаила дыхание. Бабка ходила кругами, постепенно расширяя зону поиска. От нее веяло запахами смерти и нечистот. Прасковья настойчиво искала кого-то или что-то, тыкала ножом в пустоту, хваталась пальцами свободной руки за воздух, ругалась и клацала гнилыми зубами. Всё прекратилось, когда бабка шагнула с края террасы.

Внизу глухо грюкнуло, людоедский гам моментально окрасился новыми интонациями. Башмаки застучали по ступенчатой тропинке, соединявшей обе террасы. Ева поспешила нырнуть в темноту ближайшей пещеры.

Она бежала сквозь полумрак, она слышала, что людоеды уже переругиваются возле входа на «женскую половину». Всё дальше в глубь горы, спотыкаясь о невидимые выбоины в базальтовом полу, но не останавливаясь. Из темноты возникла белая пирамида, дальше дороги не было. Баронесса потянулась вперед, прикоснулась к пирамиде, но тут же отдернула руки: ей почудилось, что пальцы скользнули по круглым костяным лбам, по пустым глазницам и поломанным зубам. Ева наклонилась, силясь рассмотреть хоть что-нибудь…

Отшатнулась. Поборола желание броситься из пещеры в объятья людоедов. Тем более что у входа уже кто-то маячил. Стиснула зубы и пробралась за жуткую пирамиду. Пристроилась в расщелине между дальней стеной и постаментом, на котором высилась гора черепов.

Двое не спешили. Могло показаться, что они главным образом увлечены разговором, а не поиском или преследованием.

– …и что – Матвеев? Прикажет идти на Поселок балтийцев, и мы пойдем?

– Я бы пошел. Руки чешутся, просто страсть как хочется навалять соплякам!

– А когда Ипатушка вернется?..

– Не вернется он, можешь не мечтать. Понес благодать прочим пустынникам. А мы сами должны, как-нибудь… Что ты пялишься?! Мне капитан так и сказал! Мол, от сиськи нас отлучили. Теперь, будь добр, сам себе зад учись вытирать!

– Капитан! Где ж его корабль? Капитан, мля… Слышь, Диментий, пошли отсюда! Никого тут нету.

– Похоже на то.

Ева услышала, как клацнул затвор винтовки.

– Ты чего?

– Ипат, говоришь, так и так не вернется. А мне эта куча давно не по нутру…

Раздался грохот. Тяжелая пуля ударила пирамиду. Сорвались со своих мест, покатились в разные стороны черепа. На Еву посыпались острые костяные осколки. Снова лязгнул затвор, и опять загрохотало. Завизжал рикошет, и один из людоедов выругался:

– Твою мать!.. Диментий, мля! Хорош дурня праздновать! Добром это не кончится!

– Погоди-погоди, брат! Ща я еще разок пальну…

После третьего попадания пирамида рассыпалась. Обрушилась с каменного постамента, похоронив под костями баронессу, которая сидела в своем укрытии ни живая ни мертвая. Гулко застучали по базальтовому полу черепа и заглушили шаги удаляющихся людей.

Только на рассвете следующего дня Ева рискнула выбраться из пещеры. Заветную стежку опять никто не охранял. В первых лучах солнца серебрящийся изморозью склон казался вовсе неприступным.

Она старалась карабкаться быстро и бесшумно, она усердно переставляла слабые ноги, которые вскоре одеревенели и стали непослушными. Одновременно онемели спина и плечи. Крупные куски щебня вырывались из-под сапожек Евы. Подпрыгивали и оглушительно лязгали по скалам… бились о верхнюю террасу, подскакивали и летели ниже. Как бы не на головы людоедам…

И все-таки она взобралась на скальный козырек, который скрывал лагерь святого Ипата от глаз посторонних. Ева упала без сил, распласталась на базальте, точно ящерица. Какое-то время она просто лежала и смотрела на темную бездну каньона, на полупрозрачный конус вулкана на горизонте. Воздух в каньоне заметно колыхался, – то роились над стоячей водой многокрылые насекомые.

Людоеды, судя по всему, кутили ночь напролет, а под утро, как и надлежало всякой нечисти, разбрелись по пещеркам отсыпаться.

Еву не страшило, что не было за душой у нее ни хлебной крошки, ни глотка воды. Она даже не задумывалась о том, что решительно невозможно пересечь пустошь, имея лишь старое платье, ватную телогрейку без рукавов и сапоги на рыбьем меху. Ей хотелось убраться подальше от этого гиблого места и больше ничего. Пусть в студеную и пыльную пустошь, пусть она погибнет в пути – пусть! – всё, что угодно, только бы не в лапы озверевших людоедов! Ржавый мир суров и враждебен, но он не станет издеваться над беззащитной женщиной, он выпьет жизнь быстро.

Потом она перевернулась на бок, осмотрелась. Да, дорога будет нелегкой.

Сначала – пробраться через лабиринт черных глыб, затем – опять на скалу. Опять – по тропинке наверх, по выпирающим из отвесной стены карнизам и козырькам. На одном из этих козырьков их с Петрушей в прошлый раз и сцапали. А за скалой – пустошь. Ей бы только суметь подняться, а дальше – днем с огнем не сыщешь!

Кое-как встала на ноги, поплелась к каменному развалу. В лабиринте всё еще царили сумерки и ночной холод: то там, то здесь на глыбах поблескивал иней. Ева шла, опустив голову, выдыхая белый пар на исцарапанные руки.

Что-то щелкнуло и прокатилось рядом с ее ногами.

Камешек. Маленький темно-серый камешек.

Ева замерла, с трудом сглотнула комок. Повернулась, уже зная, что ей предстоит увидеть. Шагах в десяти за ее спиной стоял высокий человек с лицом, заросшим иссиня-черной бородой по самые глаза. Она видела его в лагере Ипата, этого людоеда все называли капитаном Матвеевым и относились к нему с очевидным почтением.

– Давно иду за тобой, кошка, – проговорил капитан. – Чего ради ты удрала из лагеря, милая?

– Я… я… оставь… – Ева не знала, что сказать. Да и что тут скажешь… Этих животных в человеческом обличье нельзя было чем-то разжалобить или убедить – если ты, конечно, не святой Ипат.

– Идти в пустошь одной… без провизии, без оружия – верная смерть, кошка. Ступай за мной, я отведу тебя в лагерь. Уже залили воду в котел, скоро будет горячее. Пойдем, тебя никто не тронет.

– Не подходи… – простонала Ева, сжимая пальцы. Кулаки получились маленькими, бледными и совсем не страшными.

– А то что? – Капитан сделал шаг вперед. – Ты ведь даже бежать не в силах, кошка. Пойдем, ну? Подобру-поздорову?

Среди камней звякнуло – словно кто-то пересыпал из ладони в ладонь пригоршню медяков. Пахнуло мускусом, и в тот же миг тяжелое, но ловкое тело приземлилось рядом с Евой на четыре конечности. От лица капитана отхлынула кровь, он взмахнул рукой, точно фокусник, и уже в ладони рукоять ножа. На узком и длинном лезвии сверкнул солнечный блик.