Максим Хорсун - Ржавые земли

Подул ветерок, и сейчас же очнулись от летаргии пылевые течения. Заструились полупрозрачные потоки у поверхности равнины. Доктор пожал плечами и вынул из кармана неразлучный клетчатый платок, – свою импровизированную маску от пыли.

Затем стало происходить нечто необычайное: ветер окреп до пяти-шести баллов, несколько рыжих струй свились в невысокий темный смерч. Смерч пополз по пустоши, вычерпывая и поглощая пыль из трещин в базальтовом фундаменте и мелких метеоритных кратеров. Не успел Рудин глазом моргнуть, как таких смерчей стало в десять раз больше. Взвыли вихри, взлетели к помрачневшим небесам мелкие осколки гравия; шальной порыв выхватил из рук доктора платок и зашвырнул под самые тучи. Пустошь меньше чем за минуту превратилась в кипящий котел! Морякам из отряда Шведе можно было лишь посочувствовать – аномальный шторм застиг их на открытом месте…

– Доктор! Доктор!!! – звали, перекрикивая ветер, кумовья. – Ты слышишь???

Рудин помотал головой, заморгал засоренными пылью глазами. Он был настолько, с одной стороны, растерян, а с другой – заворожен зрелищем бурлящей пустоши, по которой деловито перемещались, выгибаясь по-змеиному, темные смерчи, что забыл о собственной безопасности – разве только покрепче прижал котелок к вспотевшей лысине. Шершень прокашлялся и шмыгнул к матросам.

– Тетеря глухая!!! – кричали в два голоса кумовья. – Схоронись!!!

И после грянуло так, что в ушах у всех, включая Шершня, захрустела вата. В неистовом грохоте преобладал перенасыщенный обертонами звук – такой мог бы издать тяжелый колокол, если бы его скинули с высоты на вымощенный брусчаткой двор. Это громыхание стало последним аккордом в неистовстве стихии. Вмиг вся энергия спонтанного шторма перешла в ничто, просочилась в какой-то космический канал… и буря иссякла. Словно по щучьему велению: раз – и тишина! Штиль! Безмолвие, наполненное шорохом и потрескиванием! Опали смерчи, точно раздавленные собственным весом колоссы; хлынул на землю серый ливень из щебня, клубы почти невесомой пыли расползлись по сторонам, подчиняясь инерции.

На глазах у Рудина из ниоткуда возник окутанный дымом пароход. Словно летучий корабль из сказки, судно зависло на долю секунды в перенасыщенном ржавой взвесью воздухе – с его днища и бортов стекала вода, – а затем рухнуло под печальный вой сиренного гудка на обнажившуюся базальтовую плиту. Заскрежетала, заныла сталь обшивки, заорали благим матом те, кому не повезло оказаться на палубах: пароход завалился набок. Упал, уткнулся в скалу тремя мачтами, выставил напоказ облепленное ракушками днище. Низко-низко поплыли клубы угольного дыма, затем черное смешалось с белым, – это из направленной в землю трубы полился горячий пар. Темный винт еще несколько раз вхолостую рассек пустоту и застыл.

– Бинокль! Дайте сюда бинокль! – потребовал громким шепотом Рудин. Федоров прекратил вытряхивать из одежды песок и бросил доктору бинокль.

– Чего там? – спросил севшим голосом Битов, он уже унюхал запах дыма.

Рудин махнул рукой, мол – судите сами! – распластался на скале и стал наблюдать.

Шведе приподнялся на руках, выкашлял набившийся в глотку песок. Стряхнул со спины добрый пласт грунта, медленно встал на ноги. Тут же пришлось вытянуть длинные руки в стороны, чтобы удержать равновесие. В ушах звенело, к горлу подступала тошнота, но Шведе и не думал сетовать на судьбу, он уже догадался, что родился в рубашке. Уцелеть в эпицентре атмосферного взрыва – или чего-то вроде того – всё равно что получить знак свыше. Но Рудольф Шведе существование каких-либо «свыше» отрицал со всей решимостью революционера-одиночки.

Земля за его спиной зашевелилась. Руки пробили каменистую толщу; моряки со стонами и проклятьями восставали из своих сиюминутных могил. Лица их были грязно-красными от пыли, волосы и одежда – одинаково грязно-красными, даже неприхотливые «мосинки» приобрели соответствующий оттенок.

Впереди закричали: страшно, безумно. Шведе раскрыл рот от изумления, на его глазах неизвестно откуда возникший пароход завалился на бок и изрыгнул из трубы облако дыма, смешанного с паром.

Потом председатель увидел, что ему навстречу мчится, зажав руками уши и истошно вопя, незнакомый моряк в замаранной кровью форме. Полоумный несся на Шведе, точно взбесившаяся лошадь, что не замечает на пути препятствий. А за ним следом бежали, шли, ползли такие же – обуянные паническим страхом, терзаемые физической болью и болью душевной. Были эти люди до неприличия упитанны и неподобающим чином чисты. Вид аккуратно подстриженных бородок и усиков, с закрученными вверх концами, возмутил контуженого Шведе.

Председатель матросского совета вынул револьвер и пальнул в приближающегося человека. У того подломились ноги; моряк упал, перевернулся через голову и застыл, уткнувшись лицом в землю.

– Ура! – заорал тогда Шведе. Он бросился вперед, навстречу ни черта не понимающим, мягкотелым и беспомощным, словно вынутые из воды сопливые медузы…

– Ур-р-ра! – подхватило хриплыми голосами восставшее из-под земли воинство. Винтовки наклонились штыками вперед, сапоги гулко загрохотали по ржавой земле.

Их было в четыре, а то и в пять раз меньше, чем моряков на незнакомом корабле. Однако отряд Шведе в одну минуту сбил всех новеньких в кучу и поставил на колени под вертикалью вздымающейся к небесам палубы. Кое-кто из прибывших оказался в состоянии задать осмысленный вопрос, причем на русском языке, но председатель пока ни с кем особенно не церемонился.

– Связать всех! И чтоб ни одна сука не шелохнулась! – приказал Шведе, размахивая дымящимся револьвером. – Пять человек – внутрь! Проверить груз и запасы еды! – Он с презрением поглядел на захваченных в плен моряков, те же в ответ лишь испуганно пялились на него – длиннорукого и длинноногого, похожего на паука человека. – А если кто удумает показывать зубы – на штыки негодяя да без пощады!

Никанор Локтионов быстро определил пятерку, которой предстояло забраться внутрь лежащего на боку парохода.

Шведе призадумался: он намеревался вернуться в Поселок с головой святого Ипата – второго лидера и своего единственного соперника на бесплодном Марсе – дабы окончательно утвердить авторитет… но с небес на голову свалился корабль. Не какая-нибудь древняя, занесенная песками посудина, в кладовых которой лишь ссохшийся, сморщенный картофель, а пахнущий морем кораблик с еще мокрым килем. Странно, что пароход объявился здесь, причем столь необычным способом, ведь хозяева сгинули и большевроде бы некому безобразничать, похищая морской транспорт…

– Солонина! – известил один из тех, кто побывал внутри корабля. – Шесть бочек солонины!