Диана Удовиченко - Эффект искажения

На этот раз не нужно было даже тащиться в клуб. Он позвонил, предложил встретиться, чем вызвал неприкрытый восторг. Дурочка даже не удивилась позднему звонку, подумала, ему не терпится…

Ему и правда не терпелось, но только хотел он не того, чего от него ожидали. Впрочем, почему не того? Кровь и желание, боль и наслаждение всегда были соседями. Не поэтому ли женщины так мечтают о вампире, млеют даже от тех, киношных? Романтика смерти, соблазн декаданса… Страх как предвкушение, укус в шею – как жадный поцелуй. Наслаждение – маленькая смерть, а смерть – большое наслаждение. Последнее.

Он взглянул ей в глаза, проговорил несколько ничего не значащих слов, дал мысленный посыл – и она, зачарованная, покорно уселась в машину. Не было вопросов, обычных в этом случае, не было натужного кокетства, неискреннего смеха. Была лишь любовь – внушенная, а потому абсолютная.

Он долго колесил по спальному району, выбирая удобный двор. Чтобы не было ни ночных магазинов, возле которых толкутся алкаши, ни лавочек, где даже в эту осеннюю пору сидит местная гопота. Нашел – тихий, будто вымерший в этот поздний час, с трех сторон огороженный пятиэтажными домами. Равнодушные темные окна, ржавый фонарь, единственный, мужественно продолжающий светить, несмотря на разбитое стекло. Голые тополя, покачивающие ветками под порывами ноябрьского ветра. И в середине двора песочница под наивным деревянным грибком, облупленным и словно озябшим.

Вышел из машины, подал руку, повел ее туда – к воняющему кошатиной, засеянному бычками, серому квадрату. По слипшимся прелым листьям, которые никто не озаботился убрать. Девушка была послушна, непривычно молчалива. Остановилась возле гриба, смотрела в глаза, ждала чего-то. Он усмехнулся, медленно, растягивая сладкое ожидание, протянул руку, отвел в сторону прядь белокурых волос, на ощупь будто ненастоящих, кукольных. Нежно погладил шею, вызвав полный неги стон. Он любил этот момент – балансирование на грани, переход к истинной сущности. Когда все тело охватывает тягучая, томительная боль, а душа заходится в немом ликующем вопле. Пальцы удлинились, выпуская кинжалы когтей, рот растянулся в хищном оскале. Он знал, что сейчас лицо его изменилось, превратилось в подобие звериной морды.

Она не видела. Не каждому дано видеть истинный лик Зверя, отражение искаженной души. Для нее, очарованной обаянием стрикса, он так и остался прекрасным принцем. Все девушки – добрые и злые, алчные и бескорыстные, невинные и не очень – мечтают о принце. Потому и носят маски, потому и лгут, желая поймать добычу в ласковые сети. Но сами становятся добычей.

Процесс завершился, жажда стала невыносимой. Он в последний раз взглянул в глупые голубые глаза, мечтая о серых, внимательных, желая, чтобы на месте этой была другая – окруженная прозрачной голубоватой дымкой, пахнущая лесными цветами, скромная, русоволосая, простая и естественная, как сама жизнь. Но нет, она недоступна. И никогда не будет принадлежать ему. Никогда он не узнает вкуса ее крови…

Белоснежные острые клыки вонзились в девичью шею, в то заветное местечко, где билась под кожей голубоватая жилка. Он жадно сделал первый глоток крови, свежей, пряно пахнущей. Кровь пьянила, дарила ощущение бесконечного счастья, наполняла безумием. Он упивался ею, утоляя жажду тела и души, пожирал энергию жертвы, ее жизнь.

Потом, когда она содрогнулась и обмякла, он глубже погрузил клыки в плоть, рванул на себя, выдирая гортань, скрывая следы вампирского укуса. И отпустил. Мертвое тело нелепым кулем упало на промерзлую землю.

Утром дом проснется, захлопают двери, и люди найдут ее, куклу Барби в пушистом полушубке и короткой юбочке – сломанную, но все еще красивую, с выражением блаженства на бледном фарфоровом лице.

Он достал из кармана пачку влажных салфеток и двинулся к машине, на ходу утирая окровавленные губы. На прощание обернулся и взглянул: мертвая, она выглядела лучше. Не так глупо.

«Привет, малыш. Рано ты встаешь».

«Привет. Собираюсь в универ. А ты почему не спишь?»

«Перевязка, – печальный смайлик, утирающий слезы платочком. – Ску-у-учно. Я скучаю по тебе».

«Я тоже».

«Приедешь сегодня?»

«Конечно. Как обычно. А сейчас мне уже пора. Пока!»

«Жду, жду, жду…» – и ряд сердечек.

Даша закрыла окошко мейл-агента, выключила компьютер. Придет ли сегодня? Денис еще спрашивает! Да она готова была проводить в клинике дни и ночи напролет, забросив учебу и забыв о брате. Сидела бы рядом, держа в руках прохладную ладонь, смотрела в волшебные глаза, слушала бархатный голос. Или сторожила бы сон Дениса, когда он, утомившись, задремывал посреди разговора. Он был еще очень слаб. И Денис постоянно нуждался в ее присутствии. При виде Даши его взгляд сиял искренним счастьем, и казалось, у него даже улучшалось самочувствие, переставали мучить боли. Как хорошо было, когда из-за пролитой в корпусе ртути отменили занятия! Но корпус вот уже три дня как очистили, учеба возобновилась. Даша с Денисом попробовали было соврать, говорили, что пар еще нет, но Рэм Петрович, довольный тем, что сын идет на поправку, мягко пресек их попытки не разлучаться.

– Молодежь, я все понимаю, – говорил он с добродушной улыбкой, – и очень хорошо помню себя в вашем возрасте. Но и вы меня поймите: не могу я допустить, чтобы Даша пропускала занятия. И ночевать здесь я вам, Дашенька, тоже не разрешаю. Не то чтобы мне жалко было места или я не доверял вам, друзья мои. Но что подумает Дашин брат? Не стоит волновать человека понапрасну. Знаю я, какими ревнивыми и подозрительными бывают мужчины, когда речь заходит о дочерях и младших сестрах.

Ребята пытались возражать, но профессор, пряча усмешку, безапелляционным тоном заявлял:

– Часы посещения – с трех до восьми. И ни минутой больше!

Также он настоял, чтобы в клинику и из клиники девушку возил его личный водитель.

– Поскольку вы навещаете моего оболтуса, которому от этого явная польза, я должен хоть как-то вас отблагодарить, – сказал Рэм Петрович, когда Даша попыталась отказаться. – К тому же я здесь старший, значит, отвечаю за вас обоих. И не спорьте, Дашенька, Саша будет каждый вечер в вашем распоряжении.

В этом был весь профессор. Подтянутый, худощавый, чисто выбритый, он кипел энергией и, казалось, умудрялся находиться в нескольких местах одновременно. Иногда он казался суховатым, но забота его была деятельной. Он привык брать на себя ответственность: за клинику, пациентов, за сына. И так же спокойно, без лишних эмоций, принял ответственность за Дашу.

Профессор появлялся дважды в день, осматривал сына и снова возвращался в свой офис, на основную работу.

Денис поправлялся, но очень медленно. Он много спал, почти ничего не ел, и видно было, что ему трудно говорить.