Андрей Ерпылев - Один в поле

Вниз почему-то шли еще дольше, чем наверх. Возможно, граница тумана за то время, пока они были наверху, спустилась ниже, а может, всем просто не хотелось уходить от только что увиденного воочию чуда. Когда туман превратился в серую, колышущуюся стену за спиной, отряд остановился.

— Господин капитан, — голос рядового Рууку, шедшего предпоследним, был растерянным. — Господин капитан…

— Обращайтесь по форме, рядовой. Что там у вас?

— Осмелюсь доложить, господин капитан: Бекту пропал.

Теперь уже все заметили, что отряд стал меньше. Солдаты окружили растерянного Рууку, тычущего всем в нос свободный конец троса, привязанного к поясу, хотя и так было отлично видно, что он не оборван, а аккуратно срезан. Острым, как бритва, егерским ножом, входящим в снаряжение каждого и одинаково хорошо годившимся для того, чтобы нарезать хлеб, вскрыть банку консервов или перерезать горло противнику.

— Дьявол меня побери! — выругался капитан, отстегивая от ранца свежую бухту троса. — Этого-то я и боялся… Отделение! Стройся!

Солдаты быстро построились, хотя по колено в снегу принять строевую стойку было не так просто.

— Наш товарищ пропал. Я иду на его поиски.

— А мы? — подал голос один из новичков.

— А вы — не малые дети! Строем, с песней, вниз до того дрючка, — офицер указал на скалу, напоминающую столб, криво воткнутый в склон в полукилометре ниже границы тумана. — Поставить палатки, развести огонь и ждать моего возвращения. До десяти ноль-ноль утра. Дальше чем на пять метров от лагеря не отходить, сюда не подниматься, что бы ни произошло. Если не вернусь — сворачиваетесь и спускаетесь вниз. Примерно в двух километрах ниже — площадка. Ждать там вертолет. Это — приказ. На время своего отсутствия старшим назначаю… — взгляд капитана Фогуту пробежал по вытянутым лицам солдат, — капрала Гаала. Понятно, капрал Гаал?

— Так точно!

— Выполняйте.

Офицер привязал свободный конец троса к вбитому в расселину скалы костылю, еще раз обернулся к солдатам, но ничего не сказал и быстро полез наверх, прямо в туман, обрадованно протянувший к нему серые щупальца.

Возвратился он в девять сорок пять утра, весь покрытый инеем, с горящими лихорадочным румянцем щеками. Один. Никто ничего не спрашивал — все было понятно и без слов: Мировой Свет потребовал от святотатцев, осмелившихся глянуть на него, еще одну жертву…

Зловредную деревеньку удалось скрытно окружить по всем правилам еще затемно, и теперь, сосредоточившись на высотах вокруг нее, егеря ждали лишь приказа на штурм. Горцы, похоже, не подозревали о нависшей над ними угрозе и спокойно занимались своими повседневными делами. Рою, лежащему рядом с крупнокалиберным пулеметом, они, приближенные линзами бинокля, казались муравьями, копошащимися в своем муравейнике.

Мальчишкой он, убежав в чахлый лесок, начинавшийся сразу за последними домами их окраинной тогда улицы, любил часами наблюдать за копошащейся в траве мелкой живностью, притаскивал домой спичечные коробки с жуками и стрекозами, мечтал, окончив школу, выучиться на какого-нибудь зоолога, чтобы узнать все об этих крошечных созданиях. Но в старших классах вместе с историей отменили и все естественные науки: к чему будущему рабочему или солдату такие тонкости? Освободившиеся часы поделили между физкультурой и подготовкой Молодых Воинов — изучением оружия и боевой техники, стрельбой, рытьем окопов, кроссам в противогазах… Это казалось Отцам полезнее пустых знаний, не имеющих реального применения.

«Муравьишки» лениво переходили из одного окруженного игрушечным забором прямоугольничка в другой, собирались группками, о чем-то беседуя и размахивая передними лапками. Один вроде бы лепил горшки, другой, беззвучно тюкая топориком — звуки не долетали сюда, на высоту, — колол дрова, третий, должно быть, женщина, судя по длиннополой одежде, растапливала печь… Вот еще один выволок из сарая какую-то отчаянно брыкающуюся животинку, навалился на нее, мелькнул острым лучиком нож…

— Везде одно и то же, — скорбно произнес кто-то за спиной у Роя. — Одни живые существа отнимают жизнь у других, чтобы насытиться…

Зариса, что ли, потянуло на философию после ночного перехода? Нет, следуя вечному солдатскому принципу, капрал Текуду прикорнул за камушком и выводил носом деликатные рулады. Нет, не дрых без задних ног, как какой-нибудь несуразный штатский на его месте, а, как и полагается горному егерю, чутко отдыхал, готовый в любой момент проснуться и даже не протирая глаз вступить в бой.

— Не бойся, я не причиню тебе зла.

Рой резко обернулся. Никого.

Чудится всякое с недосыпа!

— Я пришел поговорить с тобой.

Высоченный, метра два с лишним, коричневый полуголый великан словно вышел из отвесной скалы: только что не было его — только голос, — а теперь стоит в расслабленной позе, скрестив руки на груди и опершись плечом о камень. Длинные, как у женщины, волосы цвета воронова крыла рассыпались по мускулистым — здоровяк Зарис позавидует — плечам, узкие бедра обернуты какой-то светлой блестящей тканью, на голове легкомысленный веночек из ярких горных цветов… И взгляд не по-здешнему светлых золотистых глаз: серьезный, кажется, проникающий в душу. Такой, что намертво притягивает к себе глаза, оставляя черты лица где-то вне фокуса, размытыми, нечеткими…

Горец! Тот самый, настоящий! Из тех, кого показывал с горы в прибор со странным, совсем не запомнившимся названием капитан Фогуту.

Враг. Один из тех, кто убил Дону…

Автомат лежал рядом, но Рой даже не мог поднять руку, чтобы преодолеть те несколько сантиметров, которые отделяли его пальцы от вороненого друга, изученного за прошедшие месяцы до последней царапины.

— Будьте вы прокляты… — Он ожидал, что язык и голосовые связки тоже парализованы, но это выговорилось легко.

— Почему ты нас так ненавидишь? — горец, не сделав ни единого лишнего движения, не хрустнув ни единым камушком под босой ступней, перелился в сидячее положение: только что стоял возле скалы, а уже сидит на корточках буквально в метре от Гаала.

Тот даже сморщился заранее, готовясь учуять вонь никогда не мытого дикарского тела, но от пришельца не пахло ничем В смысле — ничем неприятным. Легкий цветочный аромат, наверное, от венка на голове, теплый, хлебный какой-то запах — так пахнет нагретый за день камень, еще что-то неуловимое, но не вызывающее отторжения…

Человек напротив него терпеливо ждал, по-птичьи склонив голову чуть набок. И от этого, равно как и от его неудобнейшей с точки зрения цивилизованного горожанина позы, в памяти Роя всплыла древняя легенда, может, слышанная где-то, может, прочитанная когда-то, а может, просто приснившаяся.