Виктор Глумов - Город смерти

— Четверо, — Бугай затрясся, — Леон, Ходок, девка и пацанчик.

— Он? — и снова тычет бумажкой в лицо, но рисунок расплывается перед слезящимися глазами.

— Да, да, он, — сказал Бугай, хотя не узнал человека.

— Где они? Куда шли? Отвечай, мр-разь!

— Не знаю!

Удар. Еще удар. Бугай повалился на землю, поджал ноги и заскулил. Подбежал солдатик, что-то забормотал. Что, Бугай не слышал: в ушах звенело. Командир напоследок саданул по почкам.

Солдаты забегали вокруг напуганных сельчан, рассредоточились. Лунари шарахались от мутов, будто могли заразиться… Часть солдат устремилась к гусеничным машинам. Взревели двигатели.

Фигуры в защитных костюмах засуетились.

Вот бежит, медленно перебирая ногами, Анит, за ней — два мута. Юбка у Анит задралась, и видно из положения лежа, что «булок» — три… Бежит за лунарем, руками всплескивает, тянется к нему, дурища. Лунарь оборачивается, бьет ее по лицу. И верещит, будто его ударили. Анит падает, держится за щеку.

Вот Бочка — этому до фени, сидит на земле, еду упавшую подбирает, жрет. Бабы мечутся, хватают детей на руки, своих, чужих, без разбора. Мужики к солдатам лезут — а те отгоняют их. Страшно солдатикам.

И вдруг струя пламени поглотила людей, перевернутые столы, лизнула крайние избы. Пламя казалось жидким, в огненной реке по инерции двигались темные силуэты. Занялись деревянные избы. Огонь потек в лес. Пламя гудело, трещало и «стреляло» кровлей, милосердно заглушая крики людей.

Когда выключили напалм, черную поляну усеивали скорчившиеся обугленные тела, чадили головешки столов; как факелы, полыхали избы. Ветер швырнул в лицо пепел, завоняло жженой резиной и горелым мясом. Человеческим мясом.

Зарычал, разворачиваясь, последний танк. Зарычал, поднимаясь, Бугай. Схватил себя за волосы и заорал. Ноги его подкосились, он сел, закинул голову и разрыдался. Тычась в шею холодным носом, тихонько скулила Змейка.

— Сандра, представь, что ты руководишь операцией, — Леон старается перекричать рев мотора, — тебе надо взять человека живьем. Скорее всего, он не один. Что бы ты сделала?

— Тебя интересует расстановка сил? — собираю в кучу мозги. — Я бы послала вертушку… нет, не вертушку — слишком заметно. Лунари любят матолыги… [2] МТ ЛБ, матолыга, эмтэха — многоцелевой тягач, легкий, бронированный — советский плавающий бронетранспортер.

— Это что за зверь? — спросил Леон.

— МТ ЛБ, у них проходимость выше и ресурс несравненно больше. Если бэтээров не будет, у нас преимущество в скорости.

— Сколько человек участвует в операции?

— От двадцати до пятидесяти. Скорее всего, тридцать — сорок.

— А машин сколько?

— Три — пять.

Задумался, потирает виски. Вадим, похоже, забыл, что его тошнит.

— Нам лучше идти в лес прямо здесь, — говорит Леон, откидывает люк, высовывается. — Тормози! — приказывает он, ныряя внутрь.

Ходок подчиняется. Леон продолжает:

— Сандра и Дизайнер, справа от дороги — заброшенная заправка, спрячьтесь там и ждите меня.

Что он задумал? Хватаю его за руку.

— А ты?

— Я проеду пару километров, утоплю БТР в болоте и вернусь. А они пусть ищут. Постарайся выяснить, сколько их.

Вадим недоуменно смотрит то на меня, то на Леона. Приходится объяснять:

— Леон и Ходок вызовут огонь на себя.

— А-а-а… Выходим?

Какой он забавный без волос! Совсем другой человек. Мать родная не узнала бы.

— Давай, Вадим, быстрее!

Спрыгиваем на землю, заметаю следы. Леон бросает нам по два вещмешка. Навьючиваюсь. Вадим делает так же. Бежим к развалинам операторской, минуем опустевшие резервуары, огибаем покосившиеся кирпичные стены и углубляемся в лес. Старый лес, довоенный, бурелома нет. Под ногами хрустит опавшая хвоя. Стволы елей вздымаются нерукотворными колоннами. Ни кустика, чтобы укрыться. Нужно спрятать Вадима, подползти к дороге и разведать обстановку. Лунари по-любому, проедут мимо.

— Пришли, — ставлю вещмешок у замшелого поваленного ствола. — Ты остаешься, я — на разведку. Встречаемся здесь. Ясно?

— Ты заговорила прямо как… он. Хорошо.

— Пожалуйста, не высовывайся.

— Понял, не дурак.

Потупился, ковыряет хвою носком своего странного ботинка. Иду к дороге.

— Сандра!

Оборачиваюсь. На лице Вадима не то страх, не то надежда.

— Удачи тебе, Сандра.

Что это с ним? Впрочем, неважно. Сейчас неважно.

К заправке идти не стоит: уж очень место приметное. Где же расположиться? О! На той стороне дороги, за чахлыми кустами. Если лунари будут озираться, то сосредоточат внимание на развалинах.

Пересекаю дорогу, ломаю ветки, ложусь на мох, укрываюсь ими. Замираю. Пока тишина, лишь поскрипывают ветви над головой, да возится в траве то ли мышь, то ли пичуга. Протяжно кричит птица, ей вторит другая. Огромный рыжий муравей тащит сосновое семечко. Лес постепенно оправляется от удара.

Тянет сыростью. Прячу лицо, зажмуриваюсь, чтобы мошкара не набилась в нос и глаза. Ну, где они? Уже пятнадцать минут валяюсь. Одно утешает: чем дольше я буду мучиться, тем больше у нас шансов оторваться.

Издалека доносится подозрительный скрежет. Порыв ветра — и звук обрывается. Только ветер стихает и скрежещет ближе. Они. По позвоночнику скатывается капля пота, вжимаюсь в землю.

Несколько минут — и вот первая матолыга. Ползет, перебирая гусеницами. Вторая, третья… Всего три? Маловато будет. Опа! Вот и четвертая тащится. Из люка торчит вояка, по сторонам озирается. Шестеро десантников сидят наверху. Хорошо, что нет БТР, у матолыг скорость — всего 65 км. Зато, если нападут на наш след, хана, на матолыге нас в два счета догонят, им не страшны ни бездорожье, ни болота. Будем надеяться на лучшее.

Уехала последняя машина, стих рев двигателей, но из засады выходить боязно. Надо. Вставай, Сандра! Поднимаюсь, отряхиваюсь и бегу через дорогу. Не отпускает ощущение, что я на прицеле.

Вадим ждет на условленном месте — сидит, расставив ноги, роется в мешке. Слышит шаги, поднимает голову — и такая радость на лице! Сажусь рядом, докладываю:

— Тридцать два человека, четыре машины.

— Н-да-а-а… Что дальше? Куда?

Пожимаю плечами:

— В лес.

— Зачем? Зачем переться в лес?!

— Теперь — чтобы просто выжить. Выбора нет.

— А если обратно в город?

Не выдерживаю:

— Давай! Пробуй! Там твоя рожа на каждом столбе красуется!

Вздыхает, неумело затягивает завязки мешка:

— Ты сама веришь в то, что мы делаем?

— Я просто хочу жить. Наверное, я мазохистка.

Молчим. Вадима срочно нужно выводить из апатии. Как? Солгать, что все будет зашибись? Но, чтобы заразить энтузиазмом, надо его иметь. Я сама устала, мне кажется, что это — сон, одно утешает: мои сны всегда хорошо заканчиваются.