Виктор Глумов - Город смерти

Может, там, в нормальной жизни, они изменятся.

— Надо его закопать, — выдавил из себя Вадим. — Нельзя оставлять тело…

— Почему? — Сандра вытаращилась на него, раскрыв рот. — Кому он здесь мешает?

— Не по-человечески. — Он решил стоять на своем. — Он же гнить будет.

Леон фыркнул.

— Дизайнер, не гони. Сгниет. Все — прах и прахом станет…

Леон опустился на корточки перед телом и принялся его обшаривать. Смотреть на это было тошно, и Вадим отвернулся.

Весь вечер Сандра была возбужденная, как ребенок перед праздником. А Вадим никак не мог избавиться от дурных мыслей и мрачных предчувствий. Сандра и Леон, с которыми бок о бок столько километров отшагал, с которыми столько всего пережил, — вдруг стали чужими. Щебет Сандры, только что прикончившей человека, Вадим слушал, не скрывая гримасы отвращения. А тут еще Леон активизировался. Пристал с расспросами, вынь да положь ему план действий на родине Вадима. Как там с документами быть? А жить на что? А чем займемся? А ведь выйдем в таком виде далеко от Москвы, может, на закрытом объекте — как объяснять будем?

Вадим делал вид, что думает, мозгами скрипит. Лапшу щедро вешал на уши: мол, все я улажу, не боись. Будешь ты у нас знаменитым художником, а Сандра вообще пусть не беспокоится. Я прокормлю, одену, станет дома сидеть, гостей принимать, украшение эдакое.

Бедолага этот, Генч, лунарский солдат, рот раскрыл, да так и остался — с разинутой варежкой. Он-то переживал, что в Институт не вернется, а тут — такие перспективы. Ему Вадим тоже отмерил порцию сказок: поступишь, дружок, в высшее учебное заведение. Например, музыкальное. Что, не любишь музыку? Пойдешь в военное училище, бог с тобой. Сделаешь карьеру.

Болтал и сам себе не верил.

Безнадега.

Они отмылись, нагрев воды в тазу. Воду таскали из озера, и Генча чуть не слопал ротан, вымахавший с сома размером. А уж пасть у ротана в пять метров длиной — тоже пять метров, только в поперечнике. А зубы у такой рыбки — акула идет к дантисту за вставными челюстями.

И сидели такие наивные, такие счастливые, готовые принять светлое будущее, оно же — прошлое, оно же — параллельная реальность… Только вот мир Вадима не был готов их принять. Не ждали там Леона с его картинами, Сандру с ее кудряшками. Псевдомузыкального Генча тем более не ждали.

Вадим не знал даже, как свое появление на территории воинской части объяснит. Документов-то при себе нет. А эти?! Да их сразу в тюрьму… Может, и к лучшему. В конце концов, по законам его мира они должны получить пожизненное.

— А расскажи, — в сотый, наверное, раз заводила Сандра, — какой там у вас рынок?

И Вадим, посмеиваясь, объяснял, что рынок — это понятие экономическое, не базар, а рынок. Что рынки в обывательском понимании есть, конечно, только совсем другие. Что Красная площадь — место историческое, чистое и красивое, туристов много. И живописал Сандре магазины, ювелирные, продуктовые, обувные… Обещал, что сразу ей одежду купит. И кольца. И серьги, только уши надо проколоть.

А сам смотрел на нее и думал: «Тебя к парикмахеру, к косметологу, к маникюрщице! Девка ты деревенская, ну куда тебе золото?!»

Леон, казалось, не верил. На очередном витке разговора он вдруг скомандовал:

— Спать! Завтра — важный день. И трудный.

И первый улегся, велев дежурить Сандре. Генч заснул быстро, Леон, как всегда, выключился моментально. Сандра и Вадим остались наедине. В прошлые ночи такие двойные дежурства превращались в часы, полные страсти. Сандра и сейчас потянулась к Вадиму, обняла, прихватила зубами мочку уха. Он отстранился.

— Что с тобой? — зашептала Сандра. — Ты весь вечер сам не свой, Вадинька…

— Сделай одолжение! Не называй меня Вадинькой! — взорвался он.

Сандра стухла, как будто даже уменьшилась, глаза ее увлажнились. Только слез сейчас не хватало, и так вечер не задался.

— Извини. — Вадим пересилил себя, обнял ее. — Я очень устал. Ну, ты понимаешь… Я волнуюсь. Если завтра мы не найдем переход? Если что-то случится? И еще этот Генч…

— Ты весь уже там, да? В своем мире?

Она отстранилась, насупилась.

— Скажи, Вадим, у тебя там есть кто-то? Лучше сейчас скажи.

О, как ему захотелось соврать. «Да, есть, у меня там Настенька, мы должны пожениться. Прости, что раньше тебе не сообщил. Но я не хотел тебя травмировать, только ты не давала мне сойти с ума в этом мире. А теперь, когда дом близок, я понял, как тоскую по ней». Но Сандра могла и пристрелить. От нее же всего можно ожидать.

— Не в этом дело, — Вадим снова притянул ее, поцеловал в макушку, волосы пахли мылом, — нет у меня никого. Я просто очень устал. Я не верил, что это все закончится, а теперь я в одном шаге от дома. И ни о чем больше не могу думать.

— Даже обо мне?

Тон — игривый, и уже она гладит его бедро. Вадим перехватил ее руку, поцеловал в ладошку.

— Ты меня любишь?

И смотрит требовательно. Женщины — существа с короткой памятью. Им надо постоянно повторять: люблю, хочу, самая ты прекрасная, самая у меня расчудесная! Хоть напоминание на телефон ставь.

— Люблю. — Вадим стиснул ее в объятиях. — Я очень тебя люблю.

— И я тебя тоже, — она уже не сердилась, — ты извини, что я так к тебе пристаю, я понимаю на самом деле, что для меня — все мечты сбываются, а ты волнуешься, на тебе же такая ответственность будет… И тишина, я понимаю, мне тоже страшно. Поэтому я и хотела… Но лучше там, у тебя, да?

— На чистой постели, — подхватил Вадим, — на свежих простынях… Только ума не приложу, как мы заставим Леона выйти и не подглядывать…

Она рассмеялась.

…Ближе к Москве появились звери. Они уходили, уползали и улетали на северо-восток. Рассвело. Кушнир настроил галопроектор и внешние камеры, выпустил зонды. И теперь наслаждался картинами. Здесь не осталось лиственных деревьев, только кое-где пробивались робкие, искривленные молодые березы. Там, где должны были находиться поля, дороги, посадочные площадки, торговые центры, стадионы, поселки, институты и школы, простирались леса. И леса эти не походили на привычные Кушниру парки, в которых он с Санькой гулял. Дикий, непролазный бор окружал Москву, и, не встреть Кушнир аборигенов раньше, он решил бы, что провалился веков на девять назад, когда были цари, рыцари, монголы воевали с христианами — в древнюю историю, короче. А тут расхождение — лет сто пятьдесят, не больше, никогда бы не подумал он, что такое возможно. Когда у них приключился конфликт? Кто победил и кто воевал?

Не хватило времени расспросить Саньку, молодого Синтезатора и двойника. Ответили бы? Нет, они спешили убраться из этого мира, шли к флуктуации, от которой бегут звери.

На экране белесыми тенями, следом за языками тумана, скользили сквозь чащу белые волки. Кушнир прикинул размеры и поежился. Перед этими призраками смерти волной расстилалась тишина, смолкали птицы, неслышно глотали воздух земноводные, прыскали в сторону какие-то копытные, из давно вымерших, — то ли лани, то ли олени. Вожак остановился, принюхался, шерсть на загривке встала дыбом, брыли поползли вверх, обнажая клыки.