Виктор Точинов - Пылающий лед

Узнав о захвате плазменных преобразователей и двух вертолетов, способных летать на новой энергии, генерал Кравцов понял, что в игре с Москвой ему выпала козырная карта.

К городу, бывшему некогда столицей России, а затем превратившемуся в независимый Анклав, генерал относился в общем-то почти так же, как все остальные россияне.

А большинство граждан России испытывали к Москве двойственное чувство: люто ненавидели и мечтали туда попасть. Хоть тушкой, хоть чучелком просочиться в относительно благополучный Анклав, зацепиться там, пустить корни – и свысока поглядывать на оставшихся снаружи, за надежно охраняемым периметром россиян, растяп и неудачников.

Генерал тоже ненавидел Москву.

Причины его ненависти лежали гораздо глубже, чем банальная зависть – уж ему-то завидовать условиям жизни в Анклаве никакого резона не было – и имели явно иррациональный оттенок, весьма далекий от логики… Логика подсказывала, что в сложившейся геополитической обстановке дружить с Москвой гораздо выгоднее.

И он никак не позволял своей ненависти влиять на принимаемые решения. Но… Нехорошее все же место Москва. Аура у нее мерзкая.

Может, неправильную точку на карте выбрал основавший Москву князь Юрий Долгорукий? Не из военных ведь соображений исходил, закладывая деревянный городок, и не из политических. Похотлив был князюшка безмерно, положил глаз на жену боярина Кучки, писаную красавицу, – да и затеял строительство рядом с боярской вотчиной. Что доброе могло вырасти из такой затеи? Москва и выросла, одно название чего стоит – не то рыгает кто-то, не то лягушка квакает…

А может, место ни при чем, и ауру свою Москва наработала, – позже, когда волею ордынских ханов стала главной надсмотрщицей над русскими землями. Со всей Руси свозили сюда дань для ордынцев – деньги, слезами и по́том политые, а порой и кровью: когда не оставалось сил гнуть шею и отдавать последнее, когда восставали русичи – дружинники московских князей плечом к плечу с татарскими воинами заливали кровью и превращали в пепел русские города.

Как началось, так и продолжилось… Давным-давно сгинула Орда, а город-спрут, раскинувший во все стороны ненасытные щупальца, все так же высасывал соки из огромной страны. Не только деньги, людей тоже, – словно дьявольским искушением манила Москва денежными реками, речками и ручейками, и со всей России сползались жаждущие протолкаться на бережок и зачерпнуть. Сверкали огни небоскребов, и олигархи делали вид, что все-все они заработали честным непосильным трудом, и кривлялась для них как могла и умела прикормленная арт-тусовка, и прозвучала уже историческая фраза: «Если у тебя нет миллиона долларов, ты дерьмо, и в Москве тебе делать нечего».

А потом, будто обухом по темени, – Анклав. Живите сами без нас, как хотите. Сами тяните всю социалку, сами кормите всех пенсионеров, уехавших из Москвы из-за дороговизны столичной жизни. Сами охраняйте границы. Сами чините дороги. Все сами… А нам тут и без того хорошо. Сытно, уютно и денежно.

Генерал ненавидел Москву, так же, как большинство россиян.

И, опять-таки ничем не отличаясь от большинства, очень хотел туда попасть. Но желательно во главе нескольких бронетанковых дивизий, при поддержке ракет и артиллерии, после мощного удара с воздуха с применением тактических ядерных зарядов. Выжечь проклятый гнойник на теле России. Вогнать осиновый кол в вампира, много лет сосавшего из нее кровь. А еще очень хотелось лично, не на экране, посмотреть, как будут вешать на фонаре Кауфмана. Правда, нынешнее освещение московских улиц для подобных экзекуций непригодно. Ничего, недолго привезти из Питера фонарный столб, вкопать-забетонировать… Генерал мечтал увидеть Мертвого именно таким – висящим на фонарном столбе. И полностью соответствующим своему прозвищу.

Мечты оставались мечтами. Слишком неравны силы… Ликвидация самозваной Печорской республики – потолок нынешних возможностей России и ОКР. Даже Сибирь сейчас не по зубам… Через год, надежно контролируя здешнюю нефть и подкопив силы, можно приняться и за сибирских сепаратистов.

Но Анклав Москва пока не значится не то что в ближайших планах – даже в среднесрочных. Пока что приходится на официальных встречах улыбаться руководителям Москвы. Но когда-нибудь… Говорят же поднебесники, что путь в десять тысяч ли начинается с маленького первого шага, а уж они знают толк в долгоиграющих проектах, недаром возводили свою Великую стену почти два тысячелетия.

Захват плазменных преобразователей и вертолетов, на них летающих, – один из таких первых шагов. Маленький, но важный. Как он использует этот козырь, генерал пока не знал. Если поставки сепаратистам самодеятельность какого-то верхолаза из Совета директоров «МосТех», можно аккуратно посадить его на крючок, агенту такого уровня цены не будет… Если же Кауфман в курсе всего, можно поторговаться с Москвой, пригрозив громким международным скандалом: сепаратисты всех мастей после Дня Станции расплодились повсюду в мире, как поганки после дождя, – религиозные, национальные либо попросту не желающие делиться каким-то важным ресурсом, как в Коми. И тайные поставки непризнанной республике новейшей техники встревожат очень многих политических и военных лидеров. А противостоять всему остальному миру даже у Москвы нет возможностей.

Короче говоря, пусть козырная карта остается в колоде, а как именно ею сыграть, время покажет.

Солнце стояло высоко, в зените. Полдень или около того, решил Алька, взглянув на небо. Никаких иных приборов, измеряющих время, у него не осталось. Значит, прошло никак не более часа с тех пор, как он очнулся после контузии.

Приходить в себя после потери сознания второй раз за неполный час – это, знаете ли, перебор. Неприятная тенденция. Этак в третий раз можно и не очухаться…

Он поднялся на ноги без особой опаски. Стояла тишина, и означать это могло лишь одно: бой закончился, помощь все же подошла, хоть и запоздала, помогать уже некому… Почти некому… В ангаре остался в живых только Алька. Может быть, кто-то уцелел под развалинами консервной фабрики, хотя гвоздили по ней сепы остервенело, из всего, что имели. А по ангару очень аккуратно и осторожно отработал «самурай». Но этого хватило и Вагизу, и Филину, и третьему «манулу» – тому, что прихрамывал и чье имя Алька так и не вспомнил.

«Самурай» стоял рядом, в полусотне метров. Дымил, из верхнего люка свесился труп танкиста. Еще один мертвый сеп лежал рядом с танком, нелепо раскинув руки и ноги, напоминая странный и уродливый иероглиф.

Теперь можно было обозревать окрестности, не выходя из ангара, – одна стена срезана наискось, словно ножом. Круглый потолок, лишившийся опоры, в паре мест обрушился, обломки его валяются вокруг – и один из них, падая, зацепил Альку. А от стены не осталось ничего – не пробита, не разрушена, просто перестала быть, превратилась в невесомую серую пыль.