Виктор Точинов - Пылающий лед

Однако я попытался представить здешних дедушек, с берданками и в меховых тапочках, захватывающих вертолет, – и не смог. Куда уж им против безов, против настоящих боевых машин в людском обличье, идеально приспособленных генными трансформациями к одной задаче: убивать, убивать и еще раз убивать… Если отбросить в сторону рассуждения о чести мундира, то надо признать откровенно: охранял бы здешние консервы взвод безов, «Гамма-7» тут бы и полегла. В полном составе.

К тому же слабо верится, что вертолет отправился на боевое патрулирование, нагруженный чуть ли не десятком преобразователей. Зачем? И одного хватит, чтобы несколько раз слетать из Москвы до Станции и обратно.

Ладно, пусть генерал Кравцов выясняет, откуда у сепов такие игрушки и в какие игры они собрались тут играть…

А наше дело маленькое – не допустить, чтобы враг отбил трофеи. Все к тому идет: пока я разбирался с вертолетами, на связь вышел Каньон и сообщил: летчики изрядно потрепали колонну сепов, но оставшиеся упорно прорываются в нашу сторону. И остановить их в данный момент нечем. Задача проста – продержаться не менее часа, до возвращения пополнивших боезапас эскадрилий.

Я попросил скинуть мне на «балалайку» общий вид района боевых действий, хотелось взглянуть, кого и чего ждать. Каньон скинул. М-да… Грузовики с пехотой – полбеды. Пара реактивных установок на гусеничном ходу, три БМП и что-то самопально-нештатное: сваренная из металлических листов башня с торчащим толстым стволом была установлена на шасси гражданского вездехода. Многовато против тридцати семи человек с легким стрелковым и двумя трофейными зенитками. Правда, плюс к тому нам досталась еще пусковая установка, но с одним-единственным УРСом. Небогато, но продержаться можно попробовать.

Однако, кроме того, в нашу сторону двигались два танка «Т-204», вооруженные боевым комплексом «Катана». В просторечии эти машины именовались «самураями», разрабатывались для боев в городских условиях и могли выполнять самые разные задачи: словно консервным ножом вскрывать стены зданий, открывая путь штурмовым группам, выжигать защитников объемно-вакуумными боеприпасами, вести высокоточный огонь по окнам и амбразурам… Ходовыми качествами «самурай» не блещет, зато бронирован так, что ему не страшны гранатометы, базуки, носимые ПТУРСы и прочие противотанковые средства, придаваемые пехоте или десанту.

И я был вынужден согласиться с сержантом Багировым: хреноватая жизнь начнется у нас через пятнадцать минут. Хреновей некуда.

Можно было попробовать обезопасить трофеи, загрузив преобразователи в «Пчелу» и отправив ее в полет. Но никого, знакомого с пилотированием «вертушек», в живых не осталось. Эх, Гасан, Гасан, как мне тебя не хватает…

Смутное нечто белело во мраке, но Талькуэ-иа-сейглу хорошо знал, что это, и обрадовался: не заплутал, не сбился с пути. Такое порой случалось, однажды его тело целую неделю пролежало в занесенной снегом хижине, пока душа отыскала путь обратно. Возвращаться в селение в тот раз пришлось пешком – оголодавшие собаки перегрызли привязь и разбежались…

Впереди лежал костяк. Череп – громадный, в половину человеческого роста, – нацелился приоткрытой пастью прямо на Талькуэ. Клыки не уступали в размерах клыкам матерого моржа, но были значительно толще. В пустые глазницы альмеут мог бы просунуть голову, если бы здесь и сейчас у него имелась голова… Остальные части скелета пропорциями вполне соответствовали черепу.

«Я приветствую тебя, Большой Брат», – почтительно обратился Талькуэ к черепу.

Конечно, ни звука не раздалось и не могло здесь раздаться, но Умеющий-ходить-по-Льдам знал: его услышали.

«Я пришел поклониться тебе, Большой Брат, и попросить помощи».

Ответ пришел после долгой, очень долгой паузы, и Талькуэ едва разобрал его:

«Я не хочу говорить с тобой, человек. Я сплю, не тревожь мой сон…»

Обычное дело… Большие Братья и Большие Сестры спят, сон все крепче, и добудиться их все труднее… И альмеуты живут сами по себе, без помощи и совета… Но грех винить за это духов-покровителей – дети Льдов первыми отреклись и позабыли родство, уступив искушениям Стального Демона.

Но есть вещи незыблемые, как Льды в Среднем мире. Вещи, которые не забываются даже в самом глубоком сне.

«Мы порождены с тобой одной плотью и кровью, Брат-Медведь. Когда злой отчим выбросил деву-прародительницу Нильмуэ из байдары и она успела схватиться за борт, он отсек ее пальцы ножом, и из мизинца произошли люди, а из указательного пальца – ты, Большой Брат, и все твои сородичи. Вспомни, Брат-Медведь, наше кровное родство».

На этот раз ответа пришлось ждать значительно меньше. И ощутил его Талькуэ гораздо отчетливее.

«Я все помню, Маленький Брат. Я буду говорить с тобой. Что ты хочешь от меня, Маленький Брат?»

«Я пришел просить твоей помощи, Брат-Медведь. И принес тебе дар: три йетангу ».

«Йетангу зверей?»

«Нет, Большой Брат, йетангу хойту, что летали надо льдом в железной птице».

«Хо-хо, давненько я не пробовал хойту… Я принимаю твой дар, Маленький Брат».

Если бы Талькуэ – бесплотный, бестелесный – мог управлять своим оставшимся в ином мире телом, оно, тело, наверняка сделало бы сейчас резкий выдох. В Междумирье произошло иное – три небольших, слабо мерцающих шара поплыли от Талькуэ к черепу Брата-Медведя и исчезли в пасти, просочившись между клыками.

Пустые глазницы полыхнули яркими вспышками, кости скелета пришли в движение. Талькуэ примерно представлял, что предстоит увидеть, и не был слишком удивлен увиденным. Но в первый раз, когда он разбудил Брата-Кита (будить пришлось гораздо дольше), – зрелище исполинского костяка, стремительно обрастающего плотью и шкурой, потрясло альмеута.

Уже не костяк – громадный медведь поднялся на задние лапы и громогласно зарычал. Эхо вторило слабеющими раскатами. Здесь не могли раздаваться никакие звуки, и, соответственно, не могло откликнуться эхо. Однако же раздались и откликнулось… Брат-Медведь повелевал этой областью Междумирья, и очень многое было по силам ему.

Зверь одним прыжком преодолел разделявшее их расстояние.

«До чего же хорошо проснуться, Маленький Брат… Что хочешь ты за свой дар? Я могу пригнать стада тюленей и белух к твоему стойбищу, могу повелеть рыбам приплыть в твои сети… Лишь над китами и моржами нет власти моей и силы моей, и ты это знаешь, Маленький Брат, раз сумел прийти сюда и разбудить меня».

«Ты слишком долго спал, Брат-Медведь. Средний мир стал иным… Совсем иным… Белухи не резвятся на чистой воде, и рыба горька на вкус, и альмеуты ищут теперь не тюленьи стада, а черные язвы, разъедающие снизу Льды…»