Виктор Точинов - Пылающий лед

Пришлось импровизировать, воспользовавшись особенностями здешнего «театра теней». Ствол в рот я не вставлял, но поднес «дыродел» к голове под углом, позволяющим наблюдателям увидеть именно такую картину. И выстрелил – пуля прошла мимо щеки и уха.

Полет моих мозгов имитировали скомканная бумага и огрызок карандаша – их я запихал в дуло «дыродела», аккуратно, не очень плотно, чтобы оружие не взорвалось в руке. Артистка, конечно же, сработала куда эффектнее и зрелищнее, но для первого раза и у меня получилось неплохо.

После чего осталось повалиться на пол и изобразить остывающий труп.

Свет погас. Минута сменяла минуту. Давно и не мною замечено – когда вокруг ничего не происходит, внутренние часы человека начинают давать сбои: кажется, что прошло гораздо больше времени, чем на самом деле. А здесь и сейчас абсолютно ничего не происходило, к остывающим трупам обитатели особняка проявляли поразительное равнодушие… Кое-что происходило лишь со мной: боль в левом ухе постепенно утихла, и я перестал гадать, разорвана барабанная перепонка или нет.

В темноте и тишине в голову мне приходили разные дурные и неприятные мысли. Например, такая: вдруг здесь имеется автоматизированная система утилизации покойников? Пол провалится, и мои бренные останки отправятся в подвал, прямиком в кремационную печь.

Бред, конечно же, – пол бетонный, холодный и жесткий, никаких намеков на потайные люки.

Но дурные мысли упорно не желали оставить меня в покое. Следующей заявилась прямо-таки шедевральная: покойников из этой комнаты выносят лишь накануне очередного судилища. В связи с чем надо бы встать и попробовать выломать дверь…

Поразмыслив еще, вставать и что-либо ломать я не стал, но сделал печальный вывод: в каждом из нас живет маленький внутренний паникер, в темноте набирающий силу, разрастающийся и старательно сеющий панику.

Либо, как вариант, – суицид, даже фальшивый, крайне отрицательно сказывается на умственных способностях.

С лязгом сработали засовы на двери, и дурные мысли испуганно отступили. Зажегся свет. Не те прожектора с лампами накаливания, что докучали мне в ходе заседания, – нормальные лампы дневного света.

Шаги – громкие, уверенные. Так шагают люди, никаких неприятностей не ожидающие. Ну-ну…

Вошли двое. Я специально свалился с кресла таким образом, чтобы стол не давал увидеть от двери мою голову и верхнюю часть туловища. Ни к чему с порога ошарашивать людей, пусть подойдут поближе… Но и я со своей позиции мог разглядеть лишь ноги вошедших. Ноги как ноги: высокие шнурованные ботинки, камуфляжные штанины, выше колен прикрытые оранжевыми клеенчатыми фартуками – не хотят мараться кровью и мозгами капитана Дашкевича, чистоплюи.

Считайте меня извращенцем, но в данный момент эти две пары самых заурядных ног порадовали меня куда больше, чем могли бы порадовать загорелые и стройные ножки какой-нибудь красотки, растущие прямиком от ушей. Ботиночки на вошедших – так называемые «дикобразы», такие не только офицер не обует, но даже рядовой любой элитной части. У «манулов», например, в «дикобразах» щеголяют лишь новобранцы, не дослужившиеся до обряда посвящения…

Ну и славно, что придется иметь дело с обслугой при трибунале, с вертухаями, пороху не нюхавшими. Вернее, конечно же, нюхавшими – в комнате после моего выстрела до сих пор стоял резкий запах пороховой гари. Но сути дела это не меняет.

Кроме ног, я узрел и вертухайские аксессуары: рядом с одной парой «дикобразов» волочился по полу большой мешок – синий, пластиковый, с продольной застежкой-молнией. Приходилось мне грузить такие мешки, и не пустые, в «вертушки» после операций… От второй пары ног змеился за дверь гофрированный шланг.

Возможно, именно эта сладкая парочка доставила меня сюда, усадила в кресло и приковала руки к подлокотникам. Опознать их я все равно не смог бы – путешествовал сюда в наручниках и в непрозрачном мешке на голове, а когда его сдернули, яркий свет ламп лишил меня на пару минут возможности что-либо видеть, в том числе и конвоиров, удалявшихся из «зала суда»…

По моим расчетам, вертухаи должны были подойти поближе, обогнуть стол – и лишь затем безмерно удивиться. Но я недооценил владельцев «дикобразов», мешка и шланга. Удивляться они начали раньше, оставаясь на другой стороне стола.

– Что за…

Эх… Похоже, один из них, или даже оба, тоже наблюдали за «театром теней» из коридора. И видели мои мозги, летящие к стенке. Но сейчас неаппетитная кровавая клякса на стене напрочь отсутствует… Неувязочка.

Проблема не в том, чтобы уйти из комнаты. Проблема в том, чтобы уйти тихо. Одного вертухая, допустим, я смогу заставить замолчать, удачно метнув «дыродел». Но у второго будет время, секунды полторы, пока я доберусь до него. Достаточно, чтобы диким воплем всполошить всех здешних обитателей.

Анализировать ситуацию и взвешивать шансы времени не было. Вместо этого я быстро принял вертикальное положение, возникнув в поле зрения вертухаев, как чертик из коробочки. Ни одного угрожающего жеста не сделал, но приказал самым что ни на есть командным голосом:

– Смирна-а-а-а!

Расчет оправдался. Рефлексы сработали. Оба солдатика застыли, вытянув руки по швам. Их вполне можно было использовать в качестве натурщиков для скульптурной композиции «Изумленные вертухаи», да жаль тратить благородный мрамор на таких обормотов. Даже не очень благородный гипс жалко.

– Почему не по форме?! – наседал я, неторопливо огибая стол и указывая пальцем на расстегнутый воротник камуфляжного кителя. – Кто старший? Почему пункт семь инструкции нарушен? Где Нехлюдов?

Немногочисленные извилины вертухаев явно спасовали перед таким количеством быстро задаваемых вопросов. К тому же самый главный вопрос затмевал все прочие: с какой стати их распекает мертвец, обязанный тихо и мирно лежать на холодном бетонном полу?

Губы одного организма начали растягиваться, округляться… Сейчас ведь заорет. Другой направил на меня пластиковый пистолет, венчавший шланг, словно собирался расстрелять восставшего зомби струей воды. Не поможет, даже если вода святая.

– Учения, – пожалел я извилины вертухаев. – Проверка. И вы, тараканьи души, ее не выдержали!

На их физиономиях нарисовалось нешуточное облегчение. Но меня нюансы вертухайской мимики уже не занимали, я приблизился к ним на расстояние вытянутой руки.

Ну вот и все… Два тела оплыли мне под ноги.

Один вертухай уже в своем вертухайском раю, где начальство доброе, паек сытный, дежурства короткие, а при каждом шмоне заключенных непременно обнаруживаются брюлики, золотишко и прочие милые вертухайскому сердцу предметы…

Второму повезло чуть больше, но по крайней мере пару часов он проведет вне нашего сурового мира, вдалеке от своей гнусной службы. Зато потом, когда вернется в реальность, она окажется для него еще паршивее.