Михаил Ахманов - Третья стража

– Дамы и господа, благодарю за внимание, проявленное к моим исследованиям, – произнес О’Рейли. Его голос, усиленный микрофонами, раскатился по залу, огромное лицо на экране было видно с последних рядов, где сидели студенты. Он поднял руку в знак приветствия и продолжил: – Моя последняя лекция не столько завершает курс, сколько имеет целью представить опасности, подстерегающие нашу цивилизацию. Если помните, о некоторых мы уже говорили месяцем раньше. Я имею в виду не традиционные угрозы, такие, как ядерная война, техногенная катастрофа, проблемы с экологией или падение гигантского метеорита, – тут он позволил себе усмехнуться, – а нечто более реальное: холодный коллапс.

Термин являлся его изобретением и вошел в практику после недавнего экономического кризиса. Гибель мира может случиться по ряду причин, связанных с войнами, загрязнением планеты, пандемией, истощением ресурсов и даже с метеоритом, который прикончит все живое на Земле. Но это – «горячие» катаклизмы, «горячие» точки на линии прогресса; их признак – ясно видимые разрушения, гибель множества людей, гнев небес, земли и вод, всемирный апокалипсис. Но есть другой сценарий – рак, что может поразить финансово-экономическую систему. Кризис платежей, дефолты, инфляция, стагнация производства, обвал рынков, потеря рабочих мест, и, как следствие, сотни миллионов голодающих, обреченных на смерть. Холодный коллапс… Никаких войн, ядерных взрывов и смертоносных вирусов, никаких землетрясений и цунами, и, конечно, никаких метеоритов…

О’Рейли говорил на эту тему минуты три-четыре, пристально всматриваясь в лица слушателей в первых рядах. Собственно, искал он одно лицо – Тома Хиггинса, репортера из Лондона, научного обозревателя «Обсервер» и «Дейли телеграф». О’Рейли пригласили в Дублин восемь лет назад, и это было почетное приглашение – ему еще не исполнилось сорока, когда он был признан выдающимся социологом и финансовым аналитиком, что отметили престижной премией Адама Смита. В первый же свой визит он встретился с Хиггинсом – тот подошел к О’Рейли, поздравил с удачным докладом, после чего они, для закрепления знакомства, посидели в ирландском пабе «Кухулин». С тех пор это стало традицией. Том был интересным собеседником, отличался немногословием, зато умел слушать и задавать вопросы. Неординарный человек! Из тех редких людей, чье мнение О’Рейли ценил, а вопросы, бывало, обдумывал месяцами.

Хиггинс всегда садился во втором ряду слева, с самого края. Удивительно, но это место никто не занимал, даже попыток таких не делал – возможно, «Дейли телеграф» или «Обсервер» резервировали его для Тома. Семь лет, с первой их встречи, О’Рейли высматривал там Хиггинса и делал только им понятный жест, будто приподнимая кружку с пивом. Том улыбался и хлопал по карману – в знак того, что угощает он.

Но сегодня Тома на привычном месте не оказалось. В его кресле устроился молодой парень, белобрысый, сероглазый и широкоскулый, в синем джемпере с какой-то непонятной надписью. Явный студент, решил О’Рейли и недовольно поморщился. Для этого было целых две причины: нахал занял место Хиггинса, но если бы оно и осталось свободным, первые ряды не для студентов. Здесь сидела серьезная публика – ученые мужи, увенчанные академическими лаврами.

О’Рейли осмотрел аудиторию, но Хиггинса не обнаружил. Впрочем, недовольство скоро улетучилось, лекция захватила его; как всегда в этом зале, он ощутил подъем и необычный прилив сил, позволявший излагать свои мысли ясно, четко, убедительно.

– Я коснусь феномена, который изучаю в последние годы, но перед этим напомню о роли научных разработок, – произнес он. – Угрозы, в том числе холодный коллапс, можно преодолеть единственным способом: гармонично развивая все отрасли знания, физику, биологию, общественные науки и, разумеется, используя новую информацию во благо человечества. Поистине наука – наш щит против любых катастроф! Чем больше мы знаем, тем в большей безопасности наша среда обитания, наш социум, наши жизни. Это бесспорно так. Но!.. – О’Рейли сделал многозначительную паузу. – Но взгляните на цену, которую мы платим! Фарадей, Ампер, Лавуазье, другие естествоиспытатели прошлого имели скромные лаборатории, не отягощавшие бюджет Англии, Франции, любой страны тех времен. В эпоху Резерфорда, Эйнштейна, Бора, Ферми стоимость исследований резко возросла, и во второй половине двадцатого века появились ускорители частиц, радиотелескопы, спутники и сложная техника для биологических экспериментов. Некоторые научно-инженерные разработки поглощали огромные средства – вспомните Манхэттенский проект и космические программы американцев и русских. Что же мы имеем сейчас? Повторю: взгляните на цену, которую мы платим!

На экране за его спиной появилась таблица: МКС [7], адронный коллайдер, генетические исследования, освоение Луны, корабль для марсианской экспедиции, программа возобновления атмосферы на Марсе, альтернативные источники энергии, еще с десяток позиций. Стоимость каждого проекта впечатляла – много больше, чем валовой доход Ирландии, Португалии или Египта.

Аудитория загудела. В первом ряду поднялся седовласый мужчина, смутно знакомый О’Рейли – то ли Клод Филибер, член правления Всемирного банка, то ли профессор Караманлис из Афин. Возмущенно фыркнув, он заявил:

– Кажется, доктор О’Рейли, вы предлагаете остановить прогресс! Не вижу иного объяснения для ваших речей и этих оценок!

Седовласый снова фыркнул и вытянул руку к экрану.

Точно, Филибер! – вспомнил О’Рейли. Всемирный банк финансировал ряд космических проектов, включая многоразовые шаттлы для полетов на Луну.

Он желчно усмехнулся.

– Вы, мсье Филибер, не видите иного объяснения, и потому сидите в банке, а не в научном центре. Надеюсь, что на своем высоком посту вы не склонны к столь скоропалительным выводам!

Филибер побагровел. Не обращая на него внимания, О’Рейли произнес:

– Поясню свою мысль. Мы можем констатировать, что стоимость крупных научных проектов достигла такого уровня, когда они непосильны отдельным державам, даже весьма состоятельным, и могут финансироваться лишь мировым сообществом. Но у нас еще хватает средств, чтобы вести работы в разных направлениях, по многим векторам. – Он повернулся к таблице. – Физика, космонавтика, медицина, нанотехнология, энергетика, значимые проекты в социальной сфере… Но что дальше? Несомненно, цена исследований будет расти, и уже в этом столетии мы достигнем потолка, когда финансировать весь спектр разработок будет невозможно. Это, господа, тот критический момент, та ситуация выбора, когда придется решать в пользу космических проектов, или безотходного производства, или продляющих жизнь лекарств, или чего-то еще, не менее важного. Мы попадем в суживающийся коридор, и, в случае неверного решения, он приведет нас к тупику.