Александр Рыжков - Красавица Миррил, чудовище Миррил

Мор закатил рукав сорочки свободной от кинжала руки и провёл лезвием вдоль вен чуть ниже запястья. Плоть разошлась, словно треснувшая по шву ткань. Багряное мясо в мёртвом свете газоразрядных ламп казалось чем-то нереальным, неестественным… из надорванных вен пульсировала густая зелёная жижа; она медленно заливала руку и жирными блестящими на свету каплями разбивалась о металлический пол.

– При жизни Проклятый… – пробасил йорк и в его голосе странным образом переплелись восторг и страх.

Ни один мускул на грязном от остатков насекомых бледном вытянутом лице экзекутора не дрогнул, словно его раскрывшаяся рана была лишь крохотным порезом. Но вскоре лицо его изменилось – расплылось в тошнотворной улыбке удовольствия и счастья.

«Если этому уроду собственная боль причиняет такую радость, то сколько наслаждения ему приносят чужие страдания?» – страшной мыслью пронеслось в голове Горколиуса.

Рана заживала на глазах. Разрезанные ткани, сухожилья и вены срастались, зелёная жижа крови затвердевала, оставляя после себя уродливые бурые струпья. Вскоре струпья отпали. На запястье остался отвратительный шрам – один из сотен…

– Внешность обманчива… – совладав с собой, заключил Горколиус. – Но кому, как ни мне, йорку, это знать?

Тяжёлый взгляд экзекутора застопорился на собеседнике, от чего тот вздрогнул, хоть всячески пытался держаться уверенно и твёрдо.

– Я вижу, ты не любишь лишних разговоров, – уняв предательскую дрожь, сказал Горколиус. – В общем, её зовут Миррил, – делая невероятные усилия над собой, он подошёл к Проклятому и протянул голопроектор. – Она…

Мор сделал жест рукой, взывающий к молчанию, и принял из щупальца Горколиуса голопроектор – небольшой блин из сероватого металла и пластика. Тонкие, но крепкие пальцы скользнули по панели управления и вызвали записанный на мягком диске прибора графический образ.

На блине голопроектора, словно на постаменте, возникла фигурка стройной девушки; глазами цвета штормовой волны Бесконечного Океана она глядела на экзекутора. На того, чьей жестокой руке предстоит оборвать хрупкую нить её жизни. Мор глядел в ответ, предвкушая столь знакомую сладость умерщвления женского тела.

– Она много лет позорила наш Орден своей необузданной импульсивностью, – подождав, пока Мор налюбуется будущей жертвой, заговорил Горколиус. – За время обладания магическим даром она сотни раз позволяла ему выходить из-под контроля. При этом страдали и умирали многие невинные люди – любых рас и верований… Но это не так страшно… Страшно то, что за положенный для адептов срок Миррил так и не смогла обуздать свой магический дар. И нам пришлось пойти на решительный шаг – отобрать его… – поднявшийся ветер трепал края капюшона, закрывая обзор, и виконт снял этот треклятый капюшон, обнажив пунцовую лысую голову. Заметив, что собеседник слушает невнимательно, Горколиус переменил тактику разговора: – Я не стану погружаться в громоздкие детали интриг нашего Ордена Восьми Старейшин – тебе это попросту будет неинтересно… Важно то, что моя пожизненная заноза в мозгу – граф Марконий, этот родас фарлиный, мулёк кобковый! – вообще хотел эту девку отпустить с простым выговором. Когда я всё переиграл, он не остановился. Мои шпионы донесли мне, что Марконий нанял телохранителя, который будет на протяжении года защищать Миррил ценой своей жизни. Как говорят, телохранитель с известным именем, хотя несколько последних заказчиков им не были полностью довольны. Что-то связанное с излишней любовью к спиртным напиткам или чем-то в этом духе. Но в любом случае, я бы на твоём месте не расслаблялся, он может стать серьёзной преградой. Его зовут Дирок Миста…

Мор сделал пренебрежительный жест, и его тонкие, испещрённые шрамами губы скривились в насмешливой улыбке. На общепринятом языке жестов он показал:

Меня. Нельзя. Остановить.

Горколиуса прошиб ледяной пот, хоть йорки в меру своей анатомии потеют очень редко… это атавизм, доставшийся от предков и проявляющийся лишь в минуты безудержного и животного страха.

Жертва.

Дрожащим щупальцем виконт вытянул из-под плаща нагрудную сумку и протянул её Мору:

– Здесь вся затребованная сумма, – выдавил он из себя, – и жетон на пожизненный запас магония… – он перевёл дух. – Также карта с маршрутом локомотива в Видрин, на котором ехала заказанная с её телохранителем. Сойти они могли на любой станции, но я бы начал поиск…

Мор выхватил сумку и вновь остановил волнительный поток слов Горколиуса характерным движением руки. Пересчитал деньги. Выбросил карту, тут же подхваченную ветром и жадно унесённую прохладным потоком в гущу ночного города.

Накинув плащ, облачившись в углепластиковые крылья, Мор спрыгнул в ночь. И, как подхваченную карту, ветер подхватил и его.

Экзекутор вышел на охоту.

Йорк следил за быстро отдаляющейся точкой Мора до тех пор, пока она не растворилась в черноте ночного неба. Следил и ненавидел себя за тот необъяснимый и неконтролируемый страх, который ему довелось испытать. Да чтобы сам виконт Карманаран Пиркон Горколиус Восемнадцатый Великолепный – великий боевой маг, на чьём счету не один десяток смертей достойных соперников и ещё больше смертей недостойных – испугался какого-то там экзекутора?! При жизни Проклятого?! Смешно!

Но вот почему-то не хотелось смеяться…

Меня. Нельзя. Остановить. – Пронеслись зловещие жесты Мора в голове Горколиуса, и йорка вновь бросило в ледяной пот.

– Если мне суждено погибнуть в родном городе, то так тому и быть! – резко заявила Миррил. – И мне плевать на твой контракт с тем умалишённым графом! Считай, что я его разрываю! Твои услуги мне не нужны!

Дирок не слушал её, задумчиво вглядываясь в окно.

– Я не просила меня спасать! – Миррил вся тряслась от нахлынувшей злости. – Это моя жизнь! Какое право имел Орден в неё так нагло встревать? Да, они имели право отобрать магический дар – я не оправдала их доверия, – она сделала жадный глоток воздуха. – Святые Уродцы, как плохо без него! Я ведь совсем забыла как это – жить без магии… Но дальше лезть в мою жизнь они не имеют права! Жизнь мне даровали родители! И даже они никогда не имели право указывать мне место…

Миррил стало грустно и одиноко, как ещё никогда: она вспомнила о родителях. О том, с каким скандалом покинула убогую квартирку в полуразваленной пятиэтажке и отправилась на поиски лучшей жизни. Двенадцатилетний подросток, жаждущий получить всё и сразу… Гордость не позволяла вернуться обратно. Эх, глупая, никому не нужная гордость…

С тех пор с родителями она никогда больше не виделась…