Кирилл Тимченко - Сумерки человечества

Увидев стремительно приближающуюся толпу вооруженных людей, несущихся прямо на него, он вскочил, наверное, от удивления. Закричать, предупредить остальных, то ли не успел, то ли не сообразил сразу.

Хорошо, хоть вспомнил о своей винтовке, попытался выстрелить. Не успел даже к плечу приложить, как затрещали сразу несколько автоматов. В постового сразу попало несколько пуль, одна даже в лицо, из-за чего крик боли превратился в нечленораздельное бульканье. Взмахнув руками и выронив свое оружие, он упал внутрь, ногой зацепив столик с бутылками и опрокинув его вместе со звоном бьющегося стелка.

Почти вместе с этим восторженный рев вырвался более чем из сотни глоток, бросившихся в атаку с упоением и яростью. Жалкие укрепления лагеря не остановили нападавших даже на секунду. Не выпуская из рук оружие, они полезли на машины, вышибая стекла, перепрыгивая через багажники, срывая дверцы с петель и пролезая через салоны. Выстрелы подняли в лагере переполох, но остановить рвущихся вперед карателей сейчас смог бы разве только вооруженный, хорошо тренированный отряд, а не разрозненное сопротивление почти безоружных людей, так и не сообразивших сразу, что происходит. Люди видели только озверевших от жажды крови бандитов, пришедших по их души. Никакого организованного сопротивления здесь не было, об этом даже не заботились, пытались защитить либо свои жизни, либо близких, почти не обращая внимания на остальных.

Отряд карателей растянулся, охватывая лагерь с центра и фланга, но не из-за каких-то тактических планов, а просто тем, кто сзади, было невтерпеж ждать своих товарищей, пока они переберутся через машины.

Перейдя на бег, они разбегались в стороны, стараясь опередить остальных и первыми ворваться внутрь. Я, подхваченный общей волной, прижался ближе к флангу, оказавшись напротив забрызганного грязью и с погнутой дверцей

«Пежо», закрытым спереди несколькими толстыми досками. Подталкиваемый сзади пыхтящим от нетерпения Лысым, как-то умудрившимся не отстать от меня, я перескочил через капот, скользнув по нему пятой точкой. Не сказать, что очень приятно, зато в считанные секунды оказался на другой стороне, по пути удобнее перехватив автомат. Пальцы привычно легли на ручку оружия, а указательный коснулся предохранителя, уже выставленный в режим стрельбы.

Я поставил одиночный режим в самом начале, как только вылезли в первый раз из машины, повинуясь давно отработанным принципам выживания, один из которых ясно гласил – оружие под рукой всегда должно быть готово. Любая секунда может решить дальнейшую судьбу. Чуть жирные из-за смазки металлически детали были приятно тяжелыми, напоминая, что ты вооружен и готов, вселяя чувство уверенности.

Которое я тут же потерял, увидев происходящее в лагере. Он был совсем небольшим, может, по две или три сотни выживших из ближайших поселков и города. Кроме машин по периметру, внутри стояли несколько автобусов и домиков на колесах, собранных во второй круг, но уже не сплошной, а с проходами, где могли развернуться два человека. Какие-то машины стояли параллельно машинам из внешнего круга, какие поперек ему, без логичного плана обороны. Внутри этого круга, прижатые бамперами, стояли еще четыре машины. Костры, на которых кипятили воду или что-то варили, горели в нескольких местах, в обложенных камнями кострищах, специально для этого отведенных. Кроме них здесь еще были два крытых грузовика и даже одна милицейская машина, от которой к ближайшему столбу тянулась бельевая веревка, увешенная стиранной одеждой. Весь лагерь носил следы обжитости, в автобусах на стеклах даже висели занавески, а внутри наверняка даже какие-нибудь перегородки поставили. И вся эта нехитрая мирная жизнь, едва только налаженная людьми, убежавшими от смертельной опасности, была в мгновение ока уничтожена.

Каратели влетели как шквал, стреляя в воздух и по тонким стенкам машин, выволакивали людей наружу и с радостными криками и воплями гнали всех к центру лагеря. Каждого, кто пытался оказать сопротивление, убивали сразу же или жестоко избивали, не обращая внимания ни на пол, ни на возраст.

Прямо передо мной лежал труп мужчины лет сорока, еще сжимавшего в руках охотничью двустволку, даже не взведенную. Вся его грудь походила на кровавое месиво из-за множества пулевых ранений с близкого расстояния.

Дальше один из домиков уже загорелся, а дверца рядом с водительским местом приоткрыта, и оттуда свешивалось еще одно тело с простреленной головой. Кто-то кричал, от боли или от страха, но крики почти заглушали вопли карателей, сгонявших людей как животных, в одно стадо.

Лысый, с восторженным выражением лица бросился к одной из дверце домика на колесах, забыв даже снять оружие с плеча. Широко открыв ее, сунулся было внутрь, но тут же вылетел обратно с плаксивым воплем, пытаясь руками остановить бьющую из разбитого носа кровь. Следом выбежал молодой парень, не старше тридцати лет, с развитыми мускулами на руках, широкими плечами и кавказскими чертами лица. Лицо, перекосившееся от страха и ненависти, казалось некрасивым, но сейчас меня это даже не заботило. Больше испугало, что взгляд его остановился на мне. С автоматом в руках его кулаки были не страшны. Испугался, что придется стрелять в него, ничем этого не заслужившего.

- Мразь! – выкрикнул он, хватая прислоненный к стенке железный прут, и замахнувшись в мою сторону. Видя его мускулы, ни секунды не сомневался, что достаточно одного удара, чтобы проломить мне череп. Приклад ткнулся в плечо и я, прицелившись в ногу, все судорожно перебирал, что можно сделать, сказать, чтобы остановить, спасти и себя и его, не проливая ничью кровь.

Выстрел грохнул неожиданно даже на общем фоне пальбы. Лицо кавказца перекосилось от боли, когда плечо дернулось, и сквозь него прошла пуля, вырвав порядочный кусок кожи с мясом. От силы удара и неожиданности он упал на колени, здоровой рукой успев упереться и не свалился плашмя. В следующую секунду к нему подбежал Лысый, с абсолютно диким видом из-за измазанной кровью морды, в добавок к разбитому носу, смятому и посиневшему. Почти визжа от обуревавшей его ненависти, он с разбега ударил в живот раненного, свалив его на спину.

- На кого руку поднял! – ревел каратель, при каждом звуке брызгая изо рта кровью и слюнями, - На хозяина своего руку поднял! Урод! Убить тебя, тварь, мало, - и каждый выкрик сопровождался новыми ударами ноги.

Кавказец пытался только сжаться, прячась от ударов, чем приводил Лысого в еще большее бешенство и вызывая новые пинки. Наконец, прижав горло жертвы своей ногой, почти сломав челюсть, каратель, стащил с плеча автомат и прицелился тому в живот. Я стоял всего в шаге от них, настолько пораженный увиденным, что не пытался даже помешать, хорошо, впрочем, понимая, что тем самым все равно обрекаю не только этого человека, но и себя на смерть. Слишком много этих самых карателей вокруг, чтобы пытаться сбежать.