Олег Шовкуненко - Оружейник. Бой без правил

Попрактиковаться в хладнокровии и рассудительности мне не дал Фомин. Он вскарабкался на броню и, оказавшись со мной буквально лицом к лицу, прокричал:

— Петровича нет! Пропал! Не могу найти!

— Да что ж за дьявольщина здесь творится! — выдохнул я, вспоминая что и впрямь уже минут сорок не наблюдаю Петровича ни возле БТРа, ни во всем остальном дворе. Неужели еще одно исчезновение?

— Грузимся! — прокричал Загребельный и стал помогать Серебрянцеву взобраться на броню. — А где этот конченный солдафон?

Мы с Фомой сразу поняли о ком идет речь.

— Пропал! — я был вынужден повторить диагноз Фомина.

— Хреново! — в голосе Лешего мелькнула растерянность, которую подполковник тут же задавил усилием воли. — Искать некогда. Уходим!

Фомин что-то хотел сказать, может инстинктивно запротестовать, но тут же потух:

— Уходим, — едва слышно повторил он.

Все что происходило потом, воспринималось мной словно ускоренное кино. Рокот запущенного двигателя, толчея в десантном отсеке, как водится, немного нервов и неразберихи. Однако был во всем этом один стоп-кадр. Я видел как Леший и Соколовский обнялись на прощание. Крепкое товарищеское объятие. Было в нем что-то настоящее, мощное и несокрушимое, то что и называется солдатским братством. Я бы и сам стиснул Костины плечи, да уже не успевал. Просто высунулся повыше, так, чтобы над броней торчала не только одна голова, но и грудь, и помахал ему рукой. Ровно через минуту, когда Загребельный занял место в люке по-соседству, я рванул машину с места.

До периметра было метров шестьдесят: пересечь двор и два раза повернуть в узких проездах. Только тогда в широком коридоре, образованном торцом «Центрального» и зданием Федеральной Налоговой Службы, передо мной откроются тяжелые двухстворчатые ворота.

Вместо рокота мотора в ушах настойчиво стоял грохот кованных сапог. Я нутром чуял, что Морозов со своими дружинниками уже где-то на подходе. Вот-вот они станут у нас на пути и отрежут от выхода из поселка. Я отчетливо представлял эту картину, понимал всю шаткость нашего положения, но тем не менее продолжал продвигаться вперед очень медленно. Перед бронированной мордой БТРа то и дело появлялись люди. Газовать и разгонять их трубным голосом клаксона совсем не хотелось. Не стоит привлекать излишнее внимание и оповещать преследователей о месте нашего пребывания. Информация о том, что мы уже движемся к воротам, мигом добавит Морозову прыти. Все это конечно же так. Мои действия обоснованы, разумны и логичны, да только в глубине души я все чаще ловил себя на мысли, что медлю совсем по другой причине.

Я смотрел в лица прохожих, они смотрели на меня. Мы запоминали друг друга. Возможно сейчас наша последняя встреча. И все что останется после, это только лишь память. Она будет жить во мне и умрет вместе с последним проблеском сознания.

Погруженный в эти мысли я едва успел затормозить, когда под колеса «302-го» буквально кинулся человек. Офицерский бушлат, разгрузка, вещмешок, «Калашников», армейская кепка на голове. Еще до того как я разглядел его лицо, сидевший рядом Леший воскликнул:

— Петрович, холера его забери!

— Где эта сука? — сидевший на месте пулеметчика Фомин расслышал. — Сюда его, живо! — Фома хотя и возмущался, но в голосе его явно послышалось облегчение.

— Влезай на броню! — я выбрал самый быстрый способ подобрать нашего компаньона.

— Лады! — Петрович ловко, как человек привыкший это делать, вскарабкался наверх и пристроился рядом с башней. Рукой он схватился за искореженный КПВТ, а нога офицера юркнула в мой люк. Цирк-зоопарк, а он знает что делает! Видать катается на броне далеко не в первый раз.

— Еще пять минут и… — начал справедливый наезд Загребельный.

— Я десятого нашел! — перебил его Петрович.

— Кого? — мы с Лешим выдохнули одновременно. Вдруг показалось что произойдет чудо, и мы вновь увидим Мурата.

— Не парьтесь, не с Рынка. — Петрович по-своему истолковал нашу реакцию. — Охотник один. Белорус, кстати. Так что человек очень даже полезный.

— Случаем не одноглазый? — невесело пошутил я.

— Почему одноглазый? — не понял бывший офицер. — Нормальный, на оба глаза зрячий.

— Максим, двигаем! Чего застрял? — Загребельный потерял интерес к теме.

Конечно двигаем. Движение сейчас было главным, и я тронул «восьмидесятку» с места. Впереди был последний поворот, за которым и открывался путь на волю.

— Не понравится человек, не возьмете! — подручный Фомина понял, что мы не в восторге от его инициативы и его кандидата.

— Где он? — Леший спросил скорее для порядка.

— Снаружи будет ждать. Он к нам сюда никак не успевал.

— Или мы его будем ждать, — я подумал, что любому человеку требуется время на сборы. А если учесть, что его завербовали всего пол часа назад…

— Он обычно налегке ходит, так что не задержится, — Петрович словно прочитал мои мысли.

На этом обсуждение кандидата прервалось. Я повернул направо и очутился в метрах двадцати от ворот. Всякий раз когда оказываюсь перед ними, не важно тут ли, в Подольске, или в какой другой колонии… Так вот всегда возникает странное, специфическое чувство. Вроде как ворота это проход в другую реальность. В ней действуют те же самые персонажи, но только по совершенно другим правилам. И эти правила меняют тебя самого. Вот именно это превращение и происходит, когда ты оказываешься здесь — в точке перехода.

О нашем проезде охрана ворот была предупреждена заранее. Плюс к этому на броне восседал не кто-нибудь, а Петрович, личность на Рынке известная. Не удивительно, что не задав ни единого вопроса ворота начали открывать.

Я наблюдал за медленно расползавшимися тяжелыми створками и понимал, что с этого дня, с этого часа, с этой минуты моя жизнь вступает в свою новую стадию. Какой она там будет, неведомо, но уж точно не похожей на все, что было раньше. Я сделал свой выбор и буду не сворачивая идти вперед. Куда? Куда, это ясно. Для чего? Доподлинно мне пока неведомо для чего. Но я обязательно это выясню. От этой мысли в сердце родилась неприклонная решимость, и я уверенно надавал на педаль газа.

Сворачивать на Большую Серпуховскую и дефилировать под дулами крупнокалиберных «Кортов» мне почему-то не хотелось. Поэтому я повернул направо и поехал к площади Ленина. Уже выворачивая на нее, сообразил, что так и не узнал то место, где нас будет ожидать знакомый Петровича. Странно, что и он сам молчал, не пытался корректировать наш маршрут.

— Где мы встречаемся с твоим белорусом? — я оглянулся и бросил на своего соседа быстрый взгляд.

— На Кирова, — ответил он, перекрикивая рев мотора.

— Где именно? Улица то длиннющая! — я как раз выезжал на Кирова, поэтому смог наглядно убедиться в справедливости своих слов.