Олег Шовкуненко - Оружейник. Бой без правил

— Муратик, ты у нас тут один фельдшер. Так что это твоя работа, — с железом в голосе проскрежетал Загребельный. — Вот и занимайся!

— Не фельдшер я, а сын фельдшера, — Мурат тяжело вздохнул и полез за новой порцией промедола.

— Пошли! — Леший кивнул мне, вскинул автомат и распахнул стальные створки.

Оказавшись снаружи, я и Загребельный ошеломленно замерли. Цирк-зоопарк, ну и война была! Сколько же тварей мы тут покосили?! Сотню? А может полторы? Вся проезжая часть, обочины, пустырь перед кладбищем были усеяны трупами упырей. Сейчас они превратились в скользкие серые лужи. Лишь только человек с фантазией и бурным воображением мог разглядеть в них черты тех отвратительных созданий, которые всего несколько минут назад шли на приступ нашей крохотной крепости.

— Да-а-а… — протянул Загребельный. — Хорошо, что упыри, прямо скажем, не гиганты, да к тому же особой живучестью не отличаются, а то бы в жизни не отбились.

— А мы и не отбились. Нам кое-кто помог, если ты, конечно, не забыл, — я перестал пялиться на отвратительные останки трупоедов и настороженно огляделся по сторонам.

— Чисто вроде, — то ли спросил, то ли констатировал очевидный факт Андрюха.

— Да как сказать… — я зябко поежился. — Есть здесь что-то… Как будто в самом воздухе… Тебе не кажется?

Ощущение было такое, будто вокруг нас сейчас находился не легкий невесомый воздух, а жидкость, правда такая же легкая и невесомая. Ее можно было почувствовать только лишь совершив резкое движение. Тогда невидимая субстанция создавала едва уловимое сопротивление, которое проявлялось не только в давлении, но и в слабом покалывании, потрескивании электрических разрядов, словно при какой-нибудь физиотерапевтической процедуре.

— Думаешь, это он… Хозяин? — Леший поводил стволом Калашникова из стороны в сторону, из чего следовало, что Андрюха тоже почувствовал, и это нечто необъяснимое насторожило моего приятеля.

— Раньше я с таким не сталкивался, — уклончиво ответил я.

— Убираться отсюда надо, и поскорее, — подвел итог нашей короткой разведке подполковник. Не дожидаясь моего ответа, он тут же переспросил: — Так говоришь, из болта выберешься?

— Постараюсь, — я глянул в сторону черных луж, которые аляповатым узором покрывали поросшую мертвым кустарником низинку. — Да и не болото это. Похоже речушка здесь какая-то текла. Труба под дорогой засорилась, вот и она разлилась.

— Да мне насрать, ручей, болото, хоть океан, лишь бы мы тут не засели! — Загребельного нервировала неизвестность и шаткость ситуации. Ведь в любой момент могло произойти что угодно.

— Выберусь, — повторил я уже более уверенно.

— Хорошо, — у Андрюхи слегка отлегло от сердца. — Теперь надо подумать, как эту липкую дрянь с пути убрать.

— У меня две лопаты имеются, — вспомнил я.

На том и порешили. Загребельный взял себе на подмогу Соколовского и Клюева. Двое должны были расчищать путь, третий страховать и достреливать тех тварей, которые все еще могли оставаться в живых.

Прежде чем забраться на водительское сиденье, я быстро оглядел всех оставшихся внутри БТРа людей. Сквозь открытые двери проникало достаточно света, чтобы увидеть их лица, вглядеться в глаза, понять состояние и настроение. Самым пасмурным и хмурым пожалуй был Мурат. Он понимал, что ничем не может помочь смертельно раненому старику, и эта мысль, эта тяжесть многотонной глыбой накатывала на него, плющила, заставляла сутулиться и прятать глаза.

Недалеко от Ертаева ушел и Блюмер. Он сидел на одном из ящиков, прижав к груди окровавленную культю, и тупо, обреченно уставился в пустоту перед собой. Я ужаснулся, лишь только представив себе, что сейчас творится на душе у этого человека. Он практически свел в могилу Серебрянцева, потерял руку, лишился нашего доверия и расположения. Он сейчас самый настоящий изгой, от которого все отвернулись.

В отличие от неподвижного аспиранта Нестеров проявлял завидную активность. Он пытался разобрать завалы из инструментов и по большей части разбитого оборудования. Все, что уцелело, складывалось и увязывалось. Все, что не подлежало ремонту и восстановлению, летело за борт. Встретившись с майором взглядами, я кивнул, молодец, мол, продолжай в том же духе.

Однако мой самый долгий и самый внимательный взгляд был адресован конечно же Лизе. Она уже достаточно пришла в себя, чтобы заняться братом. Девушка уложила Пашку поудобней, сняла с себя куртку и засунула ему под голову.

— Не приходит в себя, — Лиза подняла на меня глаза, в которых застыл ужас.

— Мурат, ты пацана смотрел? — я тут же повернулся к казаху.

— Смотрел, товарищ полковник. Пока без сознания.

— Вижу, что без сознания! А дальше-то что? Когда очнется?

— Череп у него вроде целый, только шишку здоровенную набил. Так что, скорее всего, сильное сотрясение. Я тут ничего поделать не могу. Нету у меня средств, чтобы его вывести. Даже нашатыря нет. Ждать надо.

— Ладно, черт с тобой, лекарь хренов! Будем ждать. — Наклонившись к Лизе, я предупредил: — Сейчас машину дергать буду. Ты проследи, чтобы Пашку не очень мотыляло. Ему покой нужен. Я знаю, у меня уже такое было.

Лиза кивнула, и я поцеловал ее в лоб.

— Вот и умница.

Когда я пробрался на место водителя, то обнаружил, что часть приборов разбита. Осколки гранаты угодили в аппарат переговорного устройства, разгрохали несколько указателей и контрольных ламп на щитке приборов, досталось и одному из ТНПО-115, который располагался в левом скуловом бронелисте корпуса. Вообще-то могло быть и хуже. Поздравив себя с минимальными потерями, я запустил двигатель.

Как и было обещано, «302-ой» своим ходом выбрался из зловонной черной жижи. Далее я понемногу сдавал назад, а мои компаньоны расчищали путь. Их брезгливые вопли и чертыхания слышались даже сквозь рокот мотора. Да уж, в том чтобы лопатами черпать все это дерьмо, и впрямь нет ничего привлекательного.

Добравшись до проезжей части, где трупы упырей, вернее то, во что они превратились, лежали не так густо, у меня наконец получилось развернуться. Надумай я сделать это раньше, и группе поддержки довелось бы перекидать с пол тонны отвратительной, источающей запах смерти и разложения массы.

Все это мероприятие заняло минут пятнадцать. Очень быстро для такого объема работ. Да оно и понятно, каждого из нас подгонял страх. Нет, это был конечно же не тот липкий ужас, от которого цепенеют руки и ноги, это было какое-то смутное беспокойство, ощущение чьего-то присутствия, настороженного оценивающего взгляда. И ведь черт его знает, с какой целью на тебя пялятся. Оценивают твои поступки? Хорошо, если так. Ну, а вдруг решают жить тебе или нет?

Наверное, как раз когда я задавал себе этот вопрос, кто-то другой, там, на небесах, подбросил медный пятак, выясняя тот же самый вопрос. «Орел» — жить, «решка» — нет. Выпала «решка», и это означало, что для одного из нас жизнь оборвалась.