Оксана Велит - Спускаясь к звездам

– Я поняла тебя, – кивнула Зали. – Конечно, я не против, чтобы вы завтра поучаствовали в митинге. Пожалуй, я и сама отправлюсь с вами.

Фланк оказался прав – на следующий день главная площадь Кинчена была наводнена странниками. Увиденное поразило Зали. Собрание таких масштабов означало, что она не просто оказалась не в курсе последнего поветрия – она долгое время не замечала очевидных вещей, происходящих прямо у нее перед глазами. Если дошло до того, что Тейт согласился говорить со своим народом, значит кинченцы не просто шептались на кухнях. Они говорили о политической ситуации на улицах, обращались в ажсулат с вопросами, возможно даже выдвигали какие-то требования.

Пообещав себе впредь быть внимательнее, Зали стала протискиваться через толпу, чтобы подойти поближе к трибуне, оцепленной отрядом камаштлианцев. Она всё еще расталкивала кинченцев локтями, когда на помост вышли Тейт и Келгани в сопровождении нескольких приближенных к правителям чиновников.

Площадь взволновалась как море – всем хотелось пробиться поближе к аж-сулам, несмотря даже на то, что их голоса раздавались из установленных по бокам от помоста динамиков с такой громкостью, что их можно было услышать и на соседних улицах. Камаштлианцы, стоящие в охране, напряженно наблюдали за горожанами и призывали подобравшихся слишком близко сделать несколько шагов назад.

Наконец, кинченцы затихли и устремили взгляды на помост, где собрался самый цвет общества. Тейт взошел на трибуну, оставив Келгани стоять позади, и, мягко улыбнувшись, сказал:

– Ин-лак-ех, народ Кинчена!

Толпа взревела в ответном приветствии, как это было принято на всех планетах, входящих в состав Галактического Содружества. Тейт со снисходительной величественностью дождался, пока снова не воцарится тишина, и продолжил:

– Я рад, что сегодня здесь собралось столько странников. Это значит, что жителей Кинчена волнует судьба колонии, и это наполняет мое сердце радостью.

Прошло полгода с тех пор, как Уочит покинул нас. Мы тяжело переживали эту утрату, но пришло время двигаться дальше. Мы получили от жителей Кинчена много писем с вопросом о том, кто займет место третьего аж-сула. Не стану скрывать от вас – мы с Келгани провели не один час в душном кабинете для совещаний, пытаясь решить этот вопрос наилучшим для всех образом, – Тейт обвел взглядом толпу и, удостоверившись, что аудитория все еще внимает каждому его слову, продолжил. – Как вам известно, согласно законам Магистрата, стать правителем колонии в военное время может только аж-сул. Так было испокон веков, и не нам эти правила менять.

Услышав эти слова, Зали невольно поморщилась, будто от зубной боли. Даже зная натуру Тейта с темной стороны, она была удивлена тому, с какой небрежной и покровительственной самоуверенностью он рассуждает о Законах Магистрата, в то время как сам был назначен аж-сулом лишь путем интриг и подлого обмана. Будь они сейчас на любой из планет Галактического Содружества, его бы палками погнали с трибуны.

Но только не здесь. Народ Кинчена слушал своего правителя, затаив дыхание и не смея перечить.

Тем временем Тейт продолжал говорить:

– С другой стороны, мы не диктаторы и, принимая решения, всегда прислушиваемся к голосу большинства. Поэтому мы с Келгани решили, что будет справедливо, если тот, кто считает, что у него хватит сил нести ответственность за судьбу колонии, попробует доказать, что он достоин звания правителя. Третьим аж-сулом будет назначен тот, кто своим героизмом, умом и самоотверженностью заслужит это право. Будь то камаштли, кинич, ицамниец или ишчелианец.

По толпе прокатилась волна одобрительных возгласов. Призрачная возможность примерить на себя маркировку аж-сула грела сердце каждому честолюбивому кинченцу.

Тейт продолжал еще что-то говорить, но Зали уже не слушала. Она отвернулась от трибуны и стала выбираться с площади, сердито расталкивая собратьев. У неё в висках пульсировала монотонная свирепость, разочарование и странная детская обида на всех этих радостных глупцов, верящих каждому слову своего правителя.

Каждый, кто хоть немного знал Тейта, должен был понимать, что сейчас перед кинченцами был разыгран грандиозный спектакль, целью которого было лишь успокоение народа. Всем несогласным с политикой правления, словно назойливым псам, была брошена кость надежды.

Теперь каждый, в ком теплится желание перемен или обычное тщеславие, будет готов броситься грудью на амбразуру, приложить все возможные усилия, чтобы сделать великое научное открытие или спроектировать оружие нового поколения. И само по себе это, конечно, хорошо, но теперь никому и в голову не придет выражать протесты или требовать объяснений.

Всего несколькими фразами Тейту удалось погрузить в сладостные грезы целую колонию. Теперь в ближайшее время ему никто не помешает упиваться своим величием и строить планы по узурпированию власти.

Зали почувствовала себя невыносимо одинокой в этом море лиц. Она бежала из толпы, задыхаясь, рвалась на свободу – подальше от всего этого балагана. Но куда? На тысячи километров вокруг не было существа, которому она смогла бы положить головы на колени и просто молчать, зная, что её поймут без слов.

Спустя несколько кварталов она остановилась, тяжело дыша. Пронзительно красное солнце клонилось к закату, обещая душную безвыходную ночь. Зали посмотрела по сторонам, и с удивлением поняла, что всё это время бежала в противоположную от дома сторону. В критический момент ноги сами понесли её на край города, к району отверженных. И самое странное, что возвращаться обратно совсем не хотелось.

Мысль о том, чтобы войти в пустую квартиру и провести эту ночь, ворочаясь на скомканных простынях под мерное гудение систем охлаждения навеяла такую тоску, что Зали, вздохнув, побрела дальше – к дому Ное. По дороге она размышляла о том, как это несправедливо, что отчаянье и страх абсолютного одиночества заставляет нас покрепче прижаться к тому, кто готов предать при любой возможности, или даже к тому, кто уже предал и готов был убить.

Она шла на запад с покорностью осужденного преступника, идущего на казнь. И чем ближе Зали подходила к дому, знакомому каждой своей трещиной, своей покосившейся дверью и деформированными от жары оконными рамами, тем страшнее ей становилось. Но не из-за того, что она направляется к опасному чужаку, дикому и свирепому как посаженный в клетку годавр, а лишь из-за того, что он по какой-то неведомой причине может не впустить её, оставить её наедине со своим отчаяньем.

Поднявшись по лестнице, Зали постучала в дверь. Ное открыл моментально, будто специально стоял в коридоре, ожидая её прихода. На нем был походный костюм и сапоги.