Виктор Глумов - Нашествие. Мститель

В том, что юнец не ослушается, письмо не вскроет и Нектору вручит, Галебус не сомневался.

Дела были сделаны, на рассвете предстояла казнь вестниц, и Галебус решил принять немного снотворного порошка, чтобы успокоить нервы и хорошенько выспаться.

Минул день. Стемнело. Ксандр не знал, куда утекло время, и ничего не замечал. Он сидел у кровати и смотрел на свернувшуюся калачиком Юльку. Жена не двигалась.

«Посмотри! — твердил он Дамиру. — Вот он — твой мир. Вот твоя гордость, вот величие варханов! Посмотри, что вы делаете с людьми. Ты искал Забвение, чтобы возвеличить свой клан? Я найду его, чтобы уничтожить всех Гронов до единого. Я буду наслаждаться их гибелью. И себя я убью, потому что во мне живешь ты.

Посмотри, Это моя жена, моя Юлька.

Я не уберег ее на Земле.

Я не уберег ее здесь. Но убили ее — варханы».

Вошел Вацлав — Ксандр не удосужился запереть дверь. Встал рядом, посмотрел на Юльку, со вздохом положил руку Ксандру на плечо:

— Жена?

— Жена. Была.

— Сиделку возьми, — посоветовал Вацлав, запнулся и продолжил: — У меня на Земле еще бабушка так… Ну, не так. После инсульта слегла. Никого не узнавала. А все далеко — мама в Питере, сестра — в Минске, я — в Москве. Бабушка — в Кировской области. Да-а. Ей уход нужен был, наняли сиделку. Полгода еще пыхтела старушка. Я ее перед самой смертью успел навестить. Мне вот интересно: она понимала, что с ней происходит?

— Так ты из Москвы? — удивился Ксандр. — А почему Вацлав?

— А почему ты — Ксандр? Ваня я. Иван. Был. Возьми себя в руки, Ксандр бер᾿Грон. Если твою слабость почуют — сразу сожрут.

— Я знаю. Спасибо… Ваня. Иван бер᾿Грон, простой русский скинхед. — Ксандр вымучил улыбку. — Я справлюсь. Никто ничего не заметит.

Вацлав тактично удалился, а Ксандр не заметил, как уснул, уткнувшись лбом в край кровати. Ему снились тревожные сны, но реальность была страшнее видений.

Как и два дня назад, бер᾿Гронов, сайдонцев и благонадежных терианцев выстроили у стен Центавроса. Площадь опустела: простой люд глазел с боковых улиц, сдерживаемый крюкерами, да высовывался из окон домов. Над городом летал одинокий гранч, нарушая тишину туманного утра, — патрулировал. Клерики оцепили громадную пирамиду из дров, на вершине которой покоилось тело Эйзикила. Вокруг пирамиды разбросали хворост вперемешку с соломой, высотой эта «подстилка» была сантиметров тридцать.

От дверей Центавроса до погребального костра в две шеренги, образуя коридор, выстроилась личная гвардия Нектора бер᾿Грона.

Ксандр стоял в первых рядах — оглушенный личной драмой, оставивший Юльку одну, — и изо всех сил держал лицо. Никто не замечал его смятения.

То ли руководство задерживалось, то ли начало церемонии откладывалось. Даже плебс притих, не кричал и не улюлюкал.

Галебус застыл у костра, сжимая в правой руке незажженный факел. Тёмники, расположившиеся у пирамиды полукругом, молчали, готовые по команде затянуть заунывный гимн.

Воняло гарью. Запах этот смешивался с укутавшим Наргелис туманом, проникал, казалось, сквозь кожу — не отмоешься. Было тепло и безветренно: на Териану наконец-то пришла настоящая весна, укрывшая тайну рождения жизни мглой, опустившейся с гор.

Раздался бой барабанов. Ксандр вытянулся по струнке, теперь он смотрел только перед собой.

По строю пролетел легкий шепот, напрягся Вацлав, шепнул: «Ты глянь!»

Ксандр скосил глаза. Из дверей Центавроса, распахнутых настежь, выводили приговоренных. В серых рубахах, запятнанных кровью, связанные вестницы унылой вереницей брели мимо варханов к костру. Одни едва волочили ноги, другие вышагивали прямо — мозги выжгли не всем. В растрепанной полной старухе Ксандр с трудом узнал Мамочку Злату. Над владелицей борделя палачи потрудились от души, но разума она не лишилась, на её лице читалась обреченность, смешанная с сожалением. Следом за ней молодая вестница тащила под руку коротко стриженную сайдонку. В глазах — ни мысли, но ведь ногами перебирает! Всего вестниц было около тридцати.

Безумная надежда шевельнулась в Ксандре: Юлька постепенно восстановится. А потом… У него даже дыхание перехватило, и губы растянула недостойная вархана улыбка. Потом Ксандр отыщет Забвение. По одной из легенд, с его помощью можно внушить что угодно кому угодно, сделать из человека безвольное существо или же — героя. Если так, то он вернет Юльке разум, восстановит по крупице. Обязательно.

Усилием воли Ксандр стер улыбку с лица.

Клерики расступились, пропуская женщин к месту казни. Лишь сейчас Ксандр разглядел металлический каркас, удерживающий конструкцию из хвороста. Видимо, к нему и привяжут вестниц.

На площадь ступил Нектор бер᾿Грон. Весь его вид выражал глубочайшую скорбь.

— Друзья, — голос Нектора звучал в тумане гулко, и Ксандр мог поклясться: его слышно отовсюду. — Варханы. Сегодня мы провожаем мастера Эйзикила. Мастер был бы рад: он уходит достойно. На его погребальный костер мы бросим виновниц наших бед — вестниц, еретичек, нечестивых предательниц! Нелепая случайность прервала жизнь великого человека. И все, что мы можем, — почтить его память.

Одна из вестниц, окровавленная, с лицом, превратившимся в синяк, с изуродованными руками — видно, ее пытали физически, не убивая разум, — вдруг расхохоталась.

— Ты сдохнешь! — крикнула она. — Вы все сдохнете! Самодовольные мужланы! Уроды! Вы — еретики! Бурзбарос — женщина, она…

Клерик, стоявший рядом, ударил вестницу — коротко, почти без замаха, и женщина рухнула к его ногам. Остальные молчали. Заплакала совсем молоденькая девчонка с белыми сайдонскими волосами. Половине женщин оставили память, половина вела себя, как животные. Пять вестниц сразу же легли и приняли позу эмбриона, четыре — сели на корточки, остальные «куклы» остались стоять. Вскоре вестниц окружили клерики и загородили спинами.

Комиссар закончил речь и едва заметно кивнул Галебусу, тот взмахнул рукой, и тёмники затянули заунывную песнь на одной ноте. Глотнув воды из стакана, Нектор провозгласил начало казни. Галебус называл преступниц по именам и перечислял преступления:

— Злата, известная как Мамочка Злата, сутенерша. Обвиняется в измене и шпионаже.

Сутенершу поволокли к костру, привязали к незаметному меж дров металлическому стержню, над спинами клериков возвышалась лишь её голова. Разбитые губы шевелились, шепча молитву.

— Лиша, известная проститутка. Обвиняется в измене и шпионаже… Гелла, известная как Гелла бер᾿Мах, супруга Ковы бер᾿Маха, обвиняется в шпионаже.

Та самая вестница, которую оглушил клерик, забилась в руках палачей. Она кричала, но ей быстро заткнули рот. Пока клерики её утихомиривали, сохранившие рассудок осужденные попытались бежать, но их задумка провалилась, лишь одной женщине повезло — её застрелили прямо на хворосте.