Алексей Бергман - Сын безумия

— Хорошо, вы свободны, — сказала Аймина и, присмотревшись к гостье, заметила: — Вы выглядите бледной, Даяна. Плохо спали?

— Неважно. Болела голова.

— Поэтому вы одной из первых вчера покинули общество?

Леди Геспард так и не поняла, поверила ли принцесса сказкам о головной боли. Или обычно проницательная Аймина догадалась — по взглядам, по репликам, по бледности щек — об истиной причине недомогания своей подруги. Богатый опыт личных неурядиц делает женщин необычайно прозорливыми…

Этим вечером целительнице леди Гунхольд была оказана великая честь. Семейный ужин в кругу герцогов Урвата. Только правитель, его дети, Савьяна — унылая больше обычного — и лесная ведьма.

От Шыгру, встреченного Даяной в полутемном переходе, шли волны такой обжигающей черной ненависти, что не спасали даже камни. Эта ненависть еще долго преследовала ее в длинных коридорах, тащилась следом, как неотвязный гнилостный запах, подцепленный на помойке. Он впился в одежду, пропитал волосы и обмазал кожу липкой смесью из злобы, приправленной бессилием, враждебности, щедро политой желчью и едкой горечью убийственной терпеливости. «Подожди, везение не длится вечно… Правители непостоянны и капризны…»

Многочасовая охота утомила старого герцога. Сильно напоминая Даяне Бабуса, его светлость клевал носом над винной чашей, промахивался вилкой мимо куска оленины и откровенно зевал.

Все благодарности были высказаны, титулы пожалованы, отеческое отношение к колдунье удивило двор, но не самого властителя. По большому счету любой тяжелобольной навсегда остается привязанным к спасшему его лекарю. Тут не бывает скидок на «светлости» и «слуг». Связка больной — врач навсегда застревает в памяти, напоминает и ставит акценты: лекарь выше больного, так как титулы не избавляют от боли.

— Батюшка, идите отдыхать, — ласково погладив герцога по плечу, сказала Аймина. — Прогулки на свежем воздухе еще тяжелы для вас. Не так ли, дорогая леди Гунхольд?

— Они полезны, — не совсем согласилась Даяна. — Если не тянутся столь долго. Вы немного поторопились с охотой, ваша светлость.

Старый герцог совсем не величаво, шаркая ногами и с трудом держа голову прямо, уходит.

Аймина, словно приняв от него некую вахту, начинает проглатывать рвущуюся наружу зевоту и сонно смотреть на игру огненных язычков, приплясывающих на концах свечей. Крошечные звезды отражаются в глазах Ранвала, его зрачки напоминают иллюминаторы космических кораблей, он сам подобен рулевому, читающему курс по звездам…

— Какой изнурительно длинный день, — произносит Аймина, и зевок, вырываясь наружу, размыкает губы. — Ох, ох, ох, — говорит принцесса. — Вы твердо решили покинуть нас завтра утром, Даяна?

— Да. Меня ждут дома.

— Ну что ж… Тогда прощайте, леди Гунхольд. Карету и дорожные припасы вам приготовят.

Аймина медленно и плавно поднимается из-за стола, и Даяна, словно боясь остаться с принцем наедине, повторяет ее движения. Без всякой пластики, угловато и резко, как неуклюжий закомплексованый подросток. Салфетка падает с ее колен, длинная, свисающая со стола скатерть цепляется за ноги, липнет к платью, и Даяна чувствует себя стреноженной лошадью, приговоренной остаться на пастбище до возвращения хозяина.

Провокационные манеры скатерти заставляют хозяина улыбнуться, гостья, вспыхнув как школьница, пытается высвободиться.

— Спокойной ночи, ваша светлость, — бормочет она и, не оглядываясь на застывшего в кресле сына герцога, почти бегом уносится в коридоры.

Длинные, запутанные и так и не изученные.

Кавалер подремывал возле саквояжа с медикаментами — охранял, бдил, караулил, — но при виде хозяйки принял позу неусыпного стража. Дернул хвостом, потерся боком о кожаный угол охраняемого объекта и торжественно сдал вахту. Мяукнул: «Все в порядке, инцидентов не наблюдалось» — и шмыгнул за дверь. Ловить мышей, прощаться с дворцовыми кисками?

Даяна расправила постель и только сняла тяжелые украшения, как в дверь тихонько постучали. «Горничная. Узнать распоряжения на завтрашнее утро», — рассеянно подумала она и крикнула:

— Войдите!

Тяжелая, окованная железом — и совершенно феодальная — дверь распахнулась, и в комнату вошел Ранвал:

— Вы не попрощались со мной, леди Гунхольд.

Даяна машинально, не задумываясь, выбросила вперед ментальное копье и, не сразу поняв, что произошло, погрузилась в мысли принца.

Ранвал пришел к ней без охраны камня. Небывалое, неслыханное нарушение придворного этикета — правители не общаются с колдунами без защитного экрана! — так поразило леди, что от удивления она завязла, заблудилась в мыслях мужчины, как недавно запуталась в складках скатерти.

Свой защитный камень она только что вместе с кулоном-коммуникатором положила под подушку.

Но принц не обладал ментальным даром и не мог читать ее мысли. И оттого его поступок выглядел совершенно обескураживающим, вернее — разоружающим. Ранвал пришел открытым. Его слова «Вы забыли попрощаться, меди Гунхольд» были обращены к колдунье, находящейся за барьером камня, но, как только Ранвал увидел, что на Даяне нет амулета, он замолчал, остановился, не доходя нескольких шагов, и распахнул сознание.

Совсем другой Ранвал открылся перед Даяной. Не принц — мужчина. Страстный и влюбленный. Не вожделение — оно имело другую, более физиологическую окраску, — а именно страсть обожгла Даяну. Она была слепяще яркой. Как звездное скопление. Как вспышка маяка на фоне ночи. Как солнце, до боли бьющее в глаза.

Но где-то там, за всполохами света, остался в завораживающей темноте маленький мальчик, молящий женщину — не прогоняй! Этот мальчик не пытался двигаться даже на ощупь. Давно и навсегда он обустроился в недрах памяти Ранвала, спрятался в ее лабиринтах и тихонько забавлялся игрушками взрослых мужчин: острыми копьями, длинными ножами, лошадиной упряжью, живыми солдатиками, царской короной и россыпью монет и драгоценностей, не имеющих в мире детей реальной ценности. Не прогоняй!!!

Даяна так и не поняла, кому она шагнула навстречу — сильному мужчине или одинокому мальчику, спрятавшемуся за рядами мечей и копий. Как только Ранвал обнял ее, все личности перемешались: сила стала нежной, нежность стала могучей, как вихрь. Вспышка страсти осветила все уголки души без остатка и увлекла Даяну в какой-то дивный, давно забытый танец-водоворот.

Все ухищрения вейзанок смело из головы миледи единым мигом. Казалось, принц не умещался в рамки обычного мужчины. Его было так много для забывшей о любви Даяны, что оставалось только подчиняться.

Легко, безропотно, бездумно.

А утром пришла зима. С поклажей из мокрого снега, налипшего на окна, со свитой злого ветра, бьющего в печные трубы, и темнотой, укравшей ленивое зимнее солнце.