Адриан Чайковски - Чернь и золото

Наследие Предков… Будь предки такими же бездарными, как сама Чи, человечество давно вымерло бы. Тогдашние люди, без всяких там паровых машин и металлов, владея только огнем и чутьем, противостояли существам, которые их не боялись. Муравьям, строившим себе дома высотой с ребенка; паукам, ткавшим сети тридцатифутовой ширины; скорпионам пустыни, крошившим клешнями железо; лесным богомолам, питавшимся исключительно человечиной. Но Наследие связало нагого, беспомощного человека со всемогущими насекомыми, породнило их и открыло перед ними богатейшую из сокровищниц.

Чи, имевшая отличные баллы по истории и метафизике, знала все это назубок, но ее так и не научили применять школьную премудрость на практике.

Между тем ей это очень скоро понадобится. Она чувствовала себя нерадивым студентом, который накануне экзамена пытается объять необъятное.

Стенвольд выпускал свою особую группу каждые несколько лет, что хорошо помнилось Чи по детским годам в его доме. Эти группы исчезали одна за другой, и только со временем она догадалась, что Стенвольд куда-то их посылает. Догадалась, что добродушный мастер-историк раскинул за границей целую сеть агентов, и скучный дядя Стенвольд обрел в ее глазах таинственный ореол.

После этого уже нетрудно было понять, куда именно он засылает свои отряды. История, преподаваемая в Коллегии, была историей Нижних Земель, плоской местности между морем и Барьером — признанной колыбели цивилизации. Но Стенвольд на своих лекциях старался расширить рамки, говоря, что цивилизация существует и за Барьером, и в пустыне Сухая Клешня. Тон его при этом давал понять, что тучи на том далеком горизонте видны ему одному, хотя сбегать домой за плащом никому не мешало бы.

«Сосредоточься, сосредоточься…» Нет, бесполезно — все равно что пытаться погрузить себя в сон. Она прекрасно воспринимала все окружающее, и приказ сосредоточиться тщетно жег ее мозг.

— Это надо срочно исправить, — прошептала она, не помня никого, кто был бы так плох на предмет Наследия Предков. Даже у двенадцатилетних результаты выше, чем у нее.

Наследие, хоть и общее для всех, уникально для каждой расы. На руках мантидов оно отрастило шпоры, наделило их скоростью и боевым мастерством. Муравины благодаря ему обрели свою телепатию. Одних оно сделало сильными, других выносливыми. Оно затуманивает разум врагов и помогает взбираться на стены вражеских городов. Прикованные к земле существа начинают летать… ах, как Чи хотела бы этого. Без машин, без летучих животных — просто взять и взлететь. У жуканов, как известно, это плохо получается, но ей все равно. Даже насмешки мушидов или номов ее не задели бы, лишь бы как-нибудь удержаться в воздухе.

Слишком много ты думаешь, решила она. Просто погрязла в рефлексии, а ведь в Наследии ничего иррационального нет. Это не какая-то ложная магия, за которую до сих пор держатся номы, но ты почему-то никак не можешь его постичь.

Эта попытка, судя по всему, тоже закончится неудачно, хотя еще одна неудача ей совсем ни к чему.

Может, в случае победы над Фальгером ей все удалось бы? Первый удар, по его руке, был за ней, и это, казалось бы, предопределило исход. Фальгер, такой же неопытный, как она, к тому же и напугался, а дядюшка позади рычал и нервировал его еще больше. Бери его голыми руками, да и только.

Но тут она начала думать — это ее всегда и губило. Будь она тупицей вроде Фальгера, все бы прошло на славу, но нет. Она задумалась, и клинок противника коснулся ее плеча. Тогда она задумалась о защите, и Фальгер сделал это еще раз. Ткнул ее в живот и тем обеспечил себе победу. Себе, своей команде и своему толстому дядьке. В точности, как она всем обеспечила проигрыш. Они, конечно, твердили, что все это пустяки, но она-то знала, что в который раз подвела их.

Открыв свою последнюю дуэльную школу два года назад, Стенвольд начал с Танисы и стал подыскивать других дуэлянтов. Чируэлл не давала ему покоя с утра до вечера: упражнялась у него под окном, раскокала меткими ударами вазу в холле, пока он не сдался и не принял ее. Потом он об этом скорее всего пожалел и теперь эту свою ошибку исправил. В Геллероне случилось что-то, требующее его личного присутствия, и он на днях едет туда вместе с Танисой и Сальмой, а ее не берет.

Чи встала — ясно же, что ничего не выйдет, так зачем притворяться. Дядя, наверное, просто не понимает, как он обидел ее, когда позвал с собой Танису, а ей, Чи, не сказал ни слова, как будто племянницы вовсе не было в комнате. Надо убедить его, что она тоже должна поехать: остаться дома с сознанием своей непригодности будет хуже всего, что может приключиться с ней в Геллероне.

Чи расправила помятое платье. Решено: она найдет его и все ему скажет.

Дома самых богатых и влиятельных граждан Коллегиума традиционно располагались у самой Великой Коллегии. Возможно, для того, чтобы именитые жильцы могли наблюдать, как студенты готовятся управлять завтрашним миром, — тем более что многие из этих жильцов в прошлом и настоящем были преподавателями.

Однако у промышленных корпусов мастера и купцы избегали селиться. Там день и ночь пылали плавильные печи, стояла пелена дыма и пара, разило нефтью, жидким металлом и химикалиями. Всем, кто спал поблизости, требовались ушные затычки, и мало кому хотелось видеть в окно источник собственного богатства. На этом участке жили студенты и скромные служащие Коллегии.

Стенвольд стоял у ворот промышленного двора, в задумчивости глядя на длинный ряд мастерских и цехов. Со времен его собственного ученичества здесь воздвигли два новых здания, а на старые наслоилось еще больше сажи. Коллегиум жив не политикой, не историей с философией, не боевыми искусствами: двигатель, несущий его вперед с самой революции, покончившей с недобрыми старыми временами, помещается здесь. Город жуканов сделали великим не бойцы, не заговорщики, не туманные мистики, а созидатели. Фамилии Вершитель, Созидатель, Строитель здесь встречаются на каждом шагу.

Сажа и пепел уже оседали на белой одежде. Стенвольд кивнул привратнику и двинулся по цехам сквозь облака пара, озаряемый красными сполохами печей.

Из всех студентов в преддверии Игр здесь трудились только инженеры-механики. Все они, не считая Тото и одного бледного таркийского муравима, были жуканами. Сын ремесленника и дочь богатого шелкоторговца работали самозабвенно, воплощая каждый свою мечту. Тото в защитных очках, окруженный искрами, обрабатывал что-то на токарном станке.

Стенвольд не стал отвлекать его от работы. На верстаке рядом уже лежало несколько вариантов весьма сложного механизма. Стенвольд слышал о Тото немало хороших отзывов — жаль, что парень полукровка и сирота. Будь он из хорошей семьи, мастера величали бы его не иначе как гением. Коллегиум потратил много веков на то, чтобы дать свободу и равные возможности всем без изъятия; в другом городе Тото стал бы рабом в худшем случае и чернорабочим — в лучшем, но происхождение и здесь тяготеет на нем наподобие кандалов. Все законы на его стороне, все неписаные правила — против.