Владимир Владимирович - Социо-пат

Пройдя через школьный двор, переобувшись и войдя в класс, Учики занял свое место за партой. В соседнем ряду, за спинами остальных, он снова увидел Инори. Она оживленно болтала с подружкой, Адзусой Миюки. О чем они говорили, он расслышать не мог, поскольку общий гул голосов заполонил все помещение. Утренняя болтология старших школьников вошла в критическую стадию, наступавшую за пять минут до начала урока. Казалось, всякий так и стремился вывалить на собеседника как можно больше информации и сделать это как можно громче. Неважно, о чем говорилось, важно, что процесс говорения имел место быть. И, как и всегда, никто не заметил звонка. Гвалт продолжался до тех пор, пока раздвижная дверь не отъехала в сторону, и в помещение не проник завуч Хироюки Тамагава. Низенький толстый старик с внушительной плешью, нацепивший на нос очки, которые ученики в шутку прозвали "тысячей диоптрий", прошел к учительскому столу и призвал всех к тишине.

- Тихо всем! Внимание! Как вы все знаете, господин Санада сейчас в больнице. В связи с этим обязанности вашего классного руководителя будет исполнять другой преподаватель. За этим я и пришел - чтобы представить его вам. Господин Ватанабэ, проходите.

В класс зашел новый учитель. Это был широкий толстый мужчина в черном костюме, красиво контрастировавшем с белоснежной рубашкой и ярко-красным галстуком. Коротко стриженный, он носил на лице бороду-эспаньолку и легкую усмешку. Пройдя к столу, новичок занял место отступившего завуча и представился.

- Доброе утро, класс! Меня зовут Сэмюэль Ватанабэ. Я буду замещать учителя Санаду, пока он не вернется в школу, - И, усмехнувшись чуть сильнее, добавил: - Так что будьте готовы попасть под молот суровой бюрократической дисциплины учителя на замену!

Сказать, что Учики был шокирован, значит, сильно преуменьшить его ощущения. Он готов был выпрыгнуть в окно от ужаса. Перед классом стоял тот самый тип, что ухватил его за шиворот той ночью. Весело прищурившись и не убирая с лица ухмылку, ночной хвататель за шкирку оглядывал школьников, останавливаясь взглядом на девочках. Добравшись до Учики, он чуть задержал свой взор и на юноше, усмехнулся чуть сильнее. Молодой человек едва удержался от того, чтобы нервно сглотнуть, когда толстяк посмотрел ему прямо в глаза и чуть заметно дернул правым веком. Это могло означать все что угодно: от узнавания, то нетрадиционных симпатий нового преподавателя.

Сэм тем временем закончил лицезреть своих учеников и, повернувшись к доске, написал на ней свое имя. Снизу подписал знаменитое "Учитель банзай!", провозглашенное когда-то Эйкити Онидзукой. Повернувшись обратно, он взял классный журнал, раскрыл его и принялся проводить перекличку. Школьники отвечали, поднимаю руки в ответ на прозвучавшие имена.

- Авада!

- Я!

- Томидзава!

- Я!

- Инори! - добрался он до Кимико.

- Я! - звонко выкрикнула она, подняв руку.

- Я тебя запомню! - неожиданно пробасил он.

- Ой... - она даже испугалась такого поворота. - А... зачем, сенсей?

- А я всех красивых школьниц запоминаю! - расплылся в улыбке Сэм. Класс ответил веселым, но неуверенным смехом. Кимико покраснела. Завуч же, стоявший в дверях с намерением покинуть класс, ужаснулся и поправил свои толстые очки.

- Г-господин Ватанабэ...

- Не беспокойтесь, господин завуч, я просто шучу, - успокоил его Ватанабэ.

- Шутите... лицо почтенного мужа слегка перекосило. - Странно как-то вы шутите... Что ж, э, оставляю вас с учениками.

Завуч покинул помещение, а Ватанабэ с совершенно невинным выражением лица принялся проводить перекличку, не забывая особо отмечать самых хорошеньких обитательниц класса.

Учики сидел как на иголках, судорожно пытаясь сообразить, совпадение ли это (в вероятность чего мало верилось), или же та ночная история все-таки получает продолжение. Когда новоиспеченный учитель назвал его фамилию, юноша подскочил словно ужаленный:

- Я!

- Вижу, - отозвался Сэм.

Перекличка продолжилась, а Учики избавился от последних сомнений в том, что Ватанабэ явился в школу по его душу.

Такуя не был ни слишком умным, ни слишком сильным, ни чрезмерно одаренным художественно японцем шестнадцати лет отроду. Его всесторонняя усредненность не являлась грехом, ведь большинство людей на Земле не имеют качеств, выделяющих своего носителя из толпы. Однако то, что посредственность, подобно бедности, - не порок, не умаляло страданий Такуи. Ведь это очень трудно - найти себе девушку, когда ты есть самый заурядный, серенький обыватель, сын таких же обывателей и перспективный кандидат на место клерка в какой-нибудь компании, где ты просидишь за офисными перегородками всю жизнь. И будешь потеть от страха, слыша шаги заведующего твоей секцией, а в обморок падать от переутомления и вида начальника отдела. А несчастный, томимый пубертатным периодом жизни юноша ничем иным, кроме столь непривлекательных перспектив, похвастать не мог. Если бы только у него хватило терпения подождать еще несколько лет, пока на жизненном пути не встретится какая-нибудь одинокая и тоже не слишком удачливая в наследственности и талантах женщина, вместе с которой можно будет вздыхать по вечерам о трудностях жизни, все могло бы сложиться иначе. Однако разворачивающее крылышки либидо и юношеский максимализм не давали Такуе покоя. И потому он очень скоро нашел себе девушку, связавшись не с самыми приличными людьми.

Хотя, если быть честным, "нашел себе девушку" нельзя назвать справедливым описанием тех отношений, что были у него с Китами. Таких вот "парней" у этой крашеной под блондинку старшеклассницы было пятнадцать штук за вычетом самого Такуи. И к каждому из юных японцев она относилась одинаково, с высокомерной снисходительностью хозяйки. Ибо все они входили в клуб любителей магии. Однако деятельность данного молодежного формирования давно шагнула далеко за рамки школьного кружка. Парни-легионеры выполняли самые разные задания своей предводительницы и ее подручных, прозванных жрицами. Ребята собирали деньги с должников, могли припугнуть артачившихся, следили за тем, чтобы вечерние мессы не прерывались посторонними, и прочая, прочая, прочая.

Клуб магиков походил скорее на преступную группировку школьного масштаба, нежели на кружок по интересам, только вместо наркотиков они приторговывали исполнением желаний. Как бы странно это ни звучало, но, стоило одному ученику заплатить оговоренную сумму, как вожделенная ровесница кидалась на шею, ненавистный соперник или соперница получали травму или выгонялись из школы за неожиданные провинности; резко ползла вверх успеваемость, приходил успех в денежной сфере... Все это являлось делом рук Китами, о которой Такуя со товарищи говорили с придыханием и только полушепотом. Никто не знал, как она это делает, но каждый обитатель школы боялся прогневать "ведьму". Ибо даже если ты не суеверен, зрелище споткнувшегося на ровном месте и сломавшего ногу футболиста, целующейся взасос с каким-то ботаником первой красавицы или счастливо прыгающего двоечника не убавляет страха перед тем, кто способен подобное сотворить. Сама же Китами держалась спокойно. Ее нисколько не волновали косые взгляды и отстраненность ровесников за вычетом подчиненных. А политику своего клуба: товарно-денежные отношения и поддержание репутации серьезных людей - юная колдунья проводила неукоснительно и сурово. Дважды по ее приказу легионеры избивали слишком самоуверенных неплательщиков, несколько раз забирались в дома и обворовывали тех, кого не так легко было запугать. Из таких девушек, как Китами, и вырастают "железные леди". Вот на нее-то и "запал" в свое время Такуя, с огромной радостью ставший слугой "великой магистреллы", как ее именовали жрицы.