Владимир Владимирович - Социо-пат

Дело было не только в мистической и таинственной силе предводительницы. Самая любимая сторона членства в клубе лично для Такуи заключалась в специфических мероприятиях, проводимых раз в месяц. Проще говоря, в кружок колдовства юноша записался, когда узнал, что периодически там устраиваются оргии с участием жриц и самой пресловутой "ведьмы". Зная не понаслышке о красоте Китами, Такуя почти мгновенно решился подписать кровью сунутую под нос бумажку со строками "Я, поставивший ниже печать собственной крови, передаю свой дух и тело во владение великой магистреллы Дзюнко Китами..." Полоснув по подушечке среднего пальца предложенным ножом, он приложил ранку к бумаге, и договор был заключен. С тех пор Такуя состоял в рядах легионеров, послушно следуя за Китами по пятам и выполняя каждую прихоть. Однако с оргиями ему не повезло. За те три месяца, что парнишка провел в подчинении, ни разу Такуе не выпадало иной участи, кроме как стоять на страже возле двери в подвал школы, где проводились ежемесячные гуляния.

И все же надежды имеют свойство оправдываться. Близился день, когда смена Такуи будет проходить не в коридоре, а в подсобке школы, где он наконец-то расстанется с невинностью и сможет забыть неприятный осадок, оставшийся после того, как он поднял глаза от листа бумаги со своим кровавым отпечатком и заметил зловещий блеск в глазах говорившей с ним жрицы.

Уроки заканчивались. Измочаленные сосуды разума японских школьников и школьниц болели неимоверно и требовали наполнения аниме-сериалами, мангой и прочими приятными и полезными для молодых жизней мемами. Всегда и везде, в любой школе этого мира, скорость, с которой дети покидают обитель знаний, превышает скорость закачки людской массы внутрь как минимум раза в четыре. Причины подобной разницы очевидны каждому, кто сам проходил через то жестокое узилище ума и духа, что зовется школой.

Вот и сейчас бастион педагогики пустел удручающе быстро. Солнце еще только начинало румяниться вечерней истомой, когда коридоры школы уже гулко затихли. Лишь немногочисленные молодые люди, занятые в разнообразных кружках и группах, будь то спортивная секция, художественная или клуб юных химиков, оставались сейчас здесь. Ну и, разумеется, готовившиеся оставить место работы преподаватели тоже пока еще присутствовали.

Акио Сато, учитель информатики, сидел за своим столом в учительской и собирал рабочий портфель, искоса поглядывая на новенького в стане школьных надсмотрщиков. Ватанабэ как раз о чем-то беседовал с двумя молодыми женщинами-учителями. Очевидно, говорил он нечто интересное и приятное, поскольку вид у новоиспеченных коллег был крайне польщенный и столь скромный, сколь бывает скромен взгляд женщины, уловившей в словах мужчины намек на флирт.

Физрук Куниобу тоже бросал на толстяка взгляды, которые в отличие от взглядов Сато оказались наполненными неприязнью. Куниобу, высокий подтянутый спортсмен тридцати восьми лет, носивший свободные спортивные костюмы практически круглый год, был типичным местечковым султаном, считавшим всех женщин из преподавательского состава своей нераздельной собственностью. И надо сказать, что основания у физрука имелись: кроме него, никто из преподавателей-мужчин не был способен прельстить незамужних и не отчаявшихся еще молодых учительниц. Разве что сам Сато, обладавший прекрасной фигурой, которую не мог спрятать даже его мешковатый пиджак, и красивым лицом, тонкостью письма соперничающим с женским. Но молодой учитель информатики не был склонен к служебным романам, да и вообще производил впечатление человека нелюдимого, пусть и дружелюбного по мере сил. И. хотя многие старшеклассницы, по обычаю воспылавшие к красавцу-учителю нежными чувствами, не оставляли попыток завоевать его внимание, женщины-коллеги со временем потеряли к молодому человеку интерес. В этом немалую помощь им оказал Куниобу, массированными психологическими атаками оттягивавший межполовые устремления на себя.

Акио закрыл портфель и снова посмотрел в сторону новенького. Тот за сегодняшний день показался ему неплохим, в общем-то, малым, разве что слегка развязным. Проходя мимо его класса, Сато слышал, как ученики покатывались с хохоту, наслушавшись вольной интерпретации Гамлета, описанной Ватанабэ. Что-то там было о параноидальной шизофрении, отягощенной Эдиповым комплексом, и о чрезмерных возлияниях, принятых в те времена среди представителей благородных сословий. А также про матерого якудзу Гамурету, зарубившего нового вожака банды катаной за убийство своего отца и скончавшегося под цветущей сакурой. Похоже, новый преподаватель был тот еще фрукт.

В отличие от Сато, Куниобу, похоже, испытывал к Ватанабэ неприязнь, возраставшую едва ли не с каждой секундой. Такова уж психология "султанов". Наконец, физрук не выдержал и пошел на сближение с дамами и непринужденно о чем-то вещавшим мужчиной.

- Вечер добрый! - громогласно поздоровался он.

- О, Куниобу! Вы уже закончили уроки? - почуяв отдаленные раскаты петушиного боя, женщины превратились в аватары приветливости и ласковости. Польщенный радостными взглядами, которыми встретили его дамы, физрук с ноткой превосходства обратился к Ватанабэ:

- Ну как, осваиваетесь у нас?

- Вполне! - чуть прищурился Сэм, глядя на собеседника. - Как я вижу, с образованием в Японии все в порядке, покуда в школах преподают такие красивые учительницы! - он обозначил вежливый поклон в сторону женщин. Учительница литературы Фудзиеси вместе с преподавателем искусства Кавахарой прямо-таки зарделись от удовольствия.

- Ватанабэ, вы грубый льстец! - притворилась сердитой Фудзиеси.

- О, я не спорю, очаровательная мисс Фудзиеси, я вполне себе неотесанный чурбан! - улыбнулся во все тридцать два зуба Сэм. - Дело в том, что когда я вижу прекрасную даму, я не могу соблюсти правила приличия, предписывающие сдерживать восхищение, и сразу говорю всю правду.

- Мне кажется, что подобная простоватая честность - это даже красиво! - поправила очки в тонкой оправе, нисколько ее не портившие, Кавахара. - Она лишена ненужного, наносного, как картины по-настоящему великих художников...

- Ну, уж во мне-то ничего настолько уж великого, как произведения классиков живописи, не найдется... Разве что мой живот - настоящее произведение искусства сам по себе, - улыбнулся и ей Ватанабэ. - Однако, мисс Кавахара, я понимаю, почему вам суждено было связать свою жизнь с изобразительным искусством. Даже не стань вы тем, кто пишет картины или учит других, вас бы саму обязательно кто-нибудь изобразил на холсте.

- Ой, Фудзиеси, похоже, все-таки права! - зарумянилась она довольно. - Вы жуткий льстец!