Владимир Владимирович - Социо-пат

Это оказалась фотография. Не новая, слегка помятая, с обрезанными краями и парочкой заметных царапин. На Канзаки смотрела со снимка совсем юная девушка, едва достигшая совершеннолетия. Миловидное европейское личико, красивые орехового цвета глаза, каштановые волосы, перехваченные надо лбом оранжевой ленточкой с узором, добродушная легкая улыбка. Канзаки, сама женщина, сразу поняла, что такие мужчинам нравятся. Действительно, юная незнакомка выглядела очень даже хорошенькой. Она была запечатлена на фотографии по пояс, и вряд ли можно было предъявить сколько-нибудь серьезные претензии к стройной девичьей фигуре. Простой наряд: зеленая футболка и широкие джинсы - только подчеркивал ту естественность, что буквально излучала девушка, улыбавшаяся бесхитростно и добродушно. Спускавшаяся из-под ленточки челка делала личико совсем детским.

Мегуми развернула фотографию. На обороте черной ручкой было начертано:

Each night I cry,

I still believe the lie

I love you 'till I die

- Ва-а-а-ау! - подал голос вездесущий Риварес. - Какая миленькая! Интересно, кто это?

Однако размышления в данном направлении были прерваны. Поскольку, увлекшись дележом бумажника и рассматриванием фото, лейтенанты не заметили, как их активность была замечена недремлющими Инквизиторами. И со стороны Ривареса было верхом беззаботности не увидеть, как Ватанабэ забрался в кузов, кошачьей походкой прошел мимо погруженных в научные матюгания ученых и отвел назад ногу. Однако лейтенант наверняка пожалел о собственной беспечности, когда ботинок толстяка с размаху врезался в его седалище.

- А-а-а! - возопил лейтенант, подскакивая. - За что?!

Ватанабэ молча ухватил взрослого лейтенанта за ухо и заставил отойти в сторонку. Затем он так же молча выхватил у Канзаки бумажник и фотографию. При этом толстяк взглянул на лежавшую на полу девушку таким зверем, что она захотела съежиться в комочек и оказаться где-нибудь далеко-далеко отсюда. Ватанабэ был совсем не похож на себя: холодный взгляд, гробовое молчание и общее ощущение суровой неподвижности, которая в любой момент была способна нарушиться членовредительством. Мегуми, весьма тонко улавливавшая нюансы настроений, поняла, что мужчина очень зол. Об этом говорила каждая черточка окаменевшего лица, на котором не было и тени обычной смешливости. И непривычная резкость движений, когда он отпихивал Ривареса и отнимал у нее свои вещи. Как будто это был даже совсем не Ватанабэ.

- Извини...те, - пролепетала она. - Я случайно на него наткнулась и вытащила...

Сэм, по-прежнему молча, засунул фото обратно в портмоне. Затем развернулся и пошел к выходу. Мастер с улицы наблюдал за напарником со своей вечной английской невозмутимостью.

- Да что за фигня? - потирая ушибленное место, возмущенно произнес Риварес. - Чего это он?

- А нечего лазить по чужим вещам, - отозвалась Канзаки, на душе у которой было, без дураков, нехорошо. Она, человек совестливый, чувствовала, что разозлился на них Ватанабэ не зря. Видимо, та девушка была для него кем-то близким, раз ее фото хранилось в его бумажнике с такой подписью на обороте. А они двое, словно детишки, взялись копаться в личных вещах чужого человека. Нехорошо, что уж говорить. Хотя, конечно, пинок под зад - тоже чересчур.

- Хм... - почесал нос в своем углу Джойс, отвлеченный от диспута криком Ривареса. - Так, о чем это мы, коллега?..

Глаза казались расплавившимися от жары и залепленными потекшими, словно воск, веками. Во рту было чудовищно сухо, хотелось пить. Все тело нестерпимо чесалось, как будто по нему ползали мелкие, но на редкость противные насекомые. Стряхнуть бы, но почему-то он не мог пошевелиться. Как будто все мускулы хватило параличом.

Учики прекрасно понимал, что жив. Однако юноша имел все основания сомневаться в этом. Последним, что он помнил, было жуткое лицо чудовища, настигшего его на пороге камеры. А дальше - ничего. Первым вернувшимся ощущением была сухость во рту.

Глаза понемногу начинали обретать способность шевелиться. Только веки все продолжали играть роль железного занавеса. Нос немилосердно сопел, и Учики вдруг понял, что он тычется во что-то рассыпчатое, немилосердно набившееся в ноздри, вызывающее острое желание чихнуть. Юноша исполнил это желание, раскатисто выведя "А-а-апчхи!" ожившим ртом. И тут же смог разлепить сцепленные веки.

Глаза слезились, все двоилось, вокруг плавали оранжевые круги, но все же он видел. Видел, что прислонился лицом к чему-то серому и пыльному. Судя по тому, что нос угодил аккурат в небольшую кучку осевшего мусора, Учики лежал лицом вниз. Иначе грязно-серая крошка давно бы осыпалась куда-нибудь.

Когда две трещины в серой гладкости стены стали одной, а красная рамочка по краям картинки исчезла, Учики решил попробовать пошевелиться. На пробу он задумался о том, где же его правая рука. Ответ пришел почти сразу - правая рука, охваченная в районе запястья чем-то жестким и причиняющим боль, была сзади и внизу. За спиной. Сразу же дала о себе знать левая, прикрученная к правой тем же жестким и больным. Похоже, его крепко связали веревкой. Где-то дальше начинались ноги, которые подали о себе весточку ощущением связанных лодыжек.

Итак, он связан. Но кем? Скорее всего, тем страшным типом. И где они?

-- Проснулся, спящая красавица?

Голос прервал судорожное шевеление пришедших в себя извилин. На плечи легли чьи-то руки, и юношу развернули лицом вверх. Успев разглядеть смазанные очертания какого-то явно заброшенного помещения, с голыми стенами, без мебели, заваленного всяческим мусором, Учики оказался зафиксирован лицом напротив Фрэнки. Чудовище смотрело на него, расплывшись в жуткой синюшной ухмылке полутрупа. Следы смерти все еще не сошли с лица убийцы, оттенок кожи был нездорово-темным, глаза, прежде грозившие вывалиться из глазниц, теперь запали глубоко внутрь, веки набрякли и почернели. От скул к подбородку шли глубокие морщины, напоминавшие трещины в потолке, что виднелся за корявым деформированным черепом чудовища.

- А я все гадал: задохнешься ты или доживешь.

Фрэнки продолжал ухмыляться словно упырь, закогтивший в лапы поздний завтрак.

- Вы... - скрежеща как поломанный аркадный автомат, выдавил из глотки Учики.

- Мы, мы, - покивало страшилище. - Да не бойся, а то вон как глаза таращишь. Ни убивать, ни насиловать я тебя не буду, предупреждаю сразу, чтоб не надеялся.

- Но... Кто вы такой? - Учики и впрямь во все глаза разглядывал это жуткое нечто. - И где мы? И что вообще...

Фрэнки медленно, можно сказать, лениво, выбросил вперед синий костлявый кулак, угодив юноше прямехонько по зубам. Удовлетворенно послушав захлебнувшийся всхлип не ожидавшего ничего подобного парнишки, он произнес: