Владимир Владимирович - Не дай мне упасть

Китами сразу поняла, что происходит. Чужой разум пытался проникнуть в ее мысли, проникнуть в нее саму. Холодные жесткие щупальца вражеской воли тянулись к самому сокровенному - разуму. Но Дзюнко не собиралась беспомощно и жертвенно трепыхаться. Воспользовавшись тем, что Роджер замер, отвлекшись, она вскинула руку с по-прежнему зажатым в ней кинжалом и вонзила лезвие наугад. Попала девушка удачно - прямиком в шею.

Ладонь соскользнула с лица, кулак перестал вкручивать ее селезенку в стену. И тут Китами нанесла настоящий ответный удар. Сила уже накопилась на кончиках пальцев. Оставалось лишь выпустить ее в нужном направлении. Она практически видела, как сгусток энергии в виде плотного красного шарика ткнулся Роджеру между ребер. Казалось, кончики ногтей на вытянувшейся к противнику руке тоже засветились. Убийца молча отшатнулся, покачнувшись как после сильного удара в голову, и девушка тут же прыгнула в сторону.

Кинжал вырвать обратно не удалось - оружие застряло в шее Роджера так крепко, словно его каким-то чудом воткнули в камень. В тот миг, когда Дзюнко отпрыгивала, он ухватился за рукоять и потащил лезвие наружу. Кровь полилась из раны обильным ручьем, как в плохом боевике. Темная и густая, она заливала плечо. Китами же не собиралась останавливаться на достигнутом. Она снова бросилась вперед, на врага.

Как на учебе. Как в бассейне. Чуть влево. К стене. Упереться ногой и оттолкнуться.

Роджер извлек лезвие кинжала из шеи и судорожно дернулся. Страшная кровопотеря и поражение артерии могли бы даже убить его, если бы повезло чуть меньше. Убийца поднял взгляд к противнице. В ту же секунду подошва ее туфли впилась в лицо, опрокидывая Роджера на спину. В этот момент Дзюнко пожалела, что не носит высокие каблуки.

Оттолкнувшаяся от стены и подпрыгнувшая японка пинком отшвырнула врага к противоположной стене. Убийца врезался спиной и затылком в дверь ближайшей палаты, ломая дерево и пластик. Приземлившись на ноги, Китами слегка ошалело подумала, что слишком уж похожа на героиню гонконгского кино. Только вот играть дальше не хотелось. Нога едва не вышла из сустава во время удара. Этот гад оказался крепким как кирпичный сортир. Продолжать драку она, конечно, могла, но вот рассчитывать на успех - вряд ли. Девушка здраво оценивала свои шансы. Роджер уже поднимался, а значит, следовало бежать.

Дзюнко развернулась. В другом конце коридора, далеко за лифтовым тупичком, была лестница вниз. И, хотя где-то там были вооруженные люди, преследовавшие ее несколько минут назад, Китами решила рискнуть. Она побежала к лестнице, надеясь скрыться. Однако у Роджера, похоже, были другие планы.

Когда что-то тяжелое накинулось со спины, выпиваясь в поясницу, Китами поняла, что просчиталась. Она едва успела миновать поворот к лифту, но тут Роджер, бросившийся следом с низкого старта, настиг беглянку. Он прыгнул к ней и свалил с ног. Бетонной плитой придавив сверху, убийца рванул девушку за плечо, разворачивая лицом. Кулак тут же врезался в ее скулу. Дзюнко показалось, что череп сейчас разлетится на куски. В мозгу будто взорвалась бомба, зрение померкло, висок вдавило в пол. Боль пронзила ее насквозь, но тело выдержало. Роджер пустыми глазами смотрел на девушку, не превратившуюся в кровавый фарш.

- Долго не продержишься, - сказал он и снова занес над головой кулак.

Второй удар оказался на удивление не таким страшным, как первый. Ее снова тряхнуло, голова дернулась и ударилась о пол, лицо обожгло. Но в этот раз импульс боли был притуплен повторением. Кости лица снова выдержали. Роджер занес было руку в третий раз, но помедлил. В отдалении послышались гулкие звуки перестрелки. Стреляли те, кто пришел следом за ним, но кроме них звучал и кто-то другой.

- Кто? - спросил вслух убийца, и рука его пошла вниз, вновь растопырив пятерню, легшую Дзюнко на лицо.

Он возвышался над ней, усевшись на девичью поясницу, и крепко держал за голову. Невидимые, но ощущавшиеся склизко-черными щупальца мыслей, рожденных пустотой, опутывали сознание Китами. Они, казалось, крепко стягивали узлами тело, проникали под одежду и мерзко стягивали грудь, не давая дышать. Впервые она почувствовала на себе парализующий эффект ментального взлома. Роджер проникал в нее своей волей, похожей на волю машины, не видящей препятствий. Возводить на пути барьеры Дзюнко не могла, она была слишком слаба, слишком мало тренирована, чтобы сопротивляться. Оставалось лишь трепыхаться, пытаясь высвободиться. Но неподвижный Роджер попросту отбивал любые атаки рукой и только сильнее вдавливал ее затылок в холодный пол. Его мысли тем временем насиловали ее сознание.

Нет. Она не собиралась просто так терпеть. Никогда. И, не умея защититься, Китами напала сама. Пока Роджер взламывал ее разум, девушка проникла в его. Это оказалось удивительно просто, никаких барьеров, никаких эмоций. Как будто пустота лишила убийцу простейших механизмов защиты. Роджер даже не почувствовал, как Дзюнко мысленно упала в бездонный колодец великого Ничто.

Пустота. Вездесущая бесконечная пустота. Нет чувств, нет эмоций, нет ненужных процессов генерации мысли. Только программа, только чистая доска, на которой можно написать нужное.

Обманчивая пустота. Заполняющаяся и снова очищающаяся пустота. Пустота, необходимая для функционирования.

Программа. Глубокая, жестокая. От нее кровоточит рассудок. Но она нужна. Потому что он так сказал. Все ради него, ради того, что он несет в себе.

Он вечен. Он не был рожден и не может умереть. Он не человек и не монстр. Он чужд самой ткани мироздания. Это он несет в себе ужас.

Ужас. Ужас. Он идет, за ним идут его слуги.

Sanguinem bibimus, corpus edimus. [2] Мы пьём кровь, мы вкушаем тело (лат.)

Плоть и мысль подчинены единой воле, и воля эта несет новое владычество.

Китами почувствовала, как пустота исчезает. Пугающая неизвестность великого Ничто покинула ее, крохотную песчинку, атом в безбрежном океане тьмы, возникшем вокруг. Вместо нее пришло совсем другое, куда более страшное чувство. Она плыла в темной как ночь воде под небом, на котором не светилось ни единой звезды, а снизу, разверзнув пасть, уже подбиралось что-то реальное, лишенное пустоты, но оттого лишь более страшное. Страшное, как выстрел в затылок, как разорванный рот и отрезанный язык. Страшное, как заполняющий легкие газ и крик детей, обреченных на гибель. Страшное, как разрывающий на части дикий зверь, громко дышащий и рычащий прямо в лицо. Страшное, как рука, зажимающая рот, и нож, взрезающий кожу на горле. Страшное, как камни, летящие из толпы, как льющийся с неба напалм. Страшное, как крик беснующегося немца с трибуны, как фальшивая улыбка президента, как картины ада под сводами церкви. Страшное, как человеческая душа.