Антон Орлов - Убийца наваждений

В этом мерзком туманном студне находятся по меньшей мере два человека, мужчина и девушка. Будем надеяться, что они еще живы.

Темре уже шагнул к лестнице, когда сзади раздался возглас:

– Так вот же он, Харбо, сюда идет! Чего ты, малек, наплел, что он в яму двинул?

– Да я сам видел, как он туда двинул, он же кособочится, ни с кем не спутаешь, а за ним туда Вайни навострилась, и она куражилась над ним вовсю, как всегда, аж говорила на разные голоса, всяко рассусоливала: то пискляво, то с выражением, – возразил уже знакомый фальцет. – И назад они не поднимались, лестница-то как есть одна… Как так может быть, что Харбо здесь?

– Вот он прихромал, гляделки свои разуй!

– Значит, она туда пошла за морочаном! Слышь, убийца, морочан девку за собой увел, возьми на заметку!

Это Темре уже и без них понял. Дело обстоит хуже, чем он предполагал вначале: наваждение, которое способно заманивать, как правило, держит в запасе еще и другие сюрпризы.

– Господин убийца! – окликнул его слабый срывающийся голос.

Он оглянулся. Харбо и впрямь был болезненно худ – кожа да кости, невзрачное изжелта-бледное лицо, кожа на лбу морщится складками ранних морщин. Несуразно перекошенный, одно плечо выше другого, он ковылял как истощенный подбитый краб. Выпуклые глаза с нездорово красноватыми белками смотрели тревожно и просительно.

– У меня сестра пропала, – выпалил он, задыхаясь. – Нигде ее нет. Посмотрите ее внизу, господин убийца, вдруг она до нашей сарайки пошла за тряпьем, она коврики из тряпья делает на продажу…

– Это Джаверьена, что ли? – спросили из толпы.

– Кто-нибудь видел Джаверьену?

– Я видела, как она еще утром шла к сарайкам, а я тогда выходила за хлебом, она, может, давно уже домой вернулась, какого краба ошпаренного ей столько времени там делать…

– Так он же говорит, нету ее дома!

– А ты, Харбо, раньше-то куда смотрел, если только сейчас Джаверьены хватился?

– На работе я был, только пришел, – с отчаянием объяснил Харбо, борясь с одышкой. – Господин убийца, можно мне с вами? Вдруг она там…

– Нельзя, – отрезал Темре и поставил ногу на первую ступеньку, подштопанную по краям серой паутиной, – если бы он смотрел без маски, преображенная лестница выглядела бы как новенькая.

Харбо, что-то несчастно бормоча, устремился следом за ним – выручать сестру, но полицейский его отпихнул и прикрикнул на толпу:

– А ну, раздайсь подальше, краб ошпаренный!

Блюститель порядка свое дело знал. На территории, захваченной мороком, любой посторонний будет для убийцы наваждений помехой и обузой.

Заморочный туман, появившийся несколько часов назад, пока еще не обладал собственной температурой – не теплый, не холодный, и никаких прочих ощущений при соприкосновении с кожей. Если приходилось иметь дело с так называемым «пространственным мороком», Темре предпочитал работать без перчаток, надевал их только в жестокие морозы (с обязательной прорезью для перстня на правой). Лицо и горло закрыты маской, а кисти рук лучше оставлять обнаженными – с помощью осязания порой можно получить немаловажную информацию. Пока этой информации было негусто: ни дрожи в воздухе, ни подозрительных дуновений.

Ступеньки уводили вниз, и серое марево сомкнулось над головой, как вода – впрочем, воду оно напоминало только с виду. Оставшийся у вершины лестницы полицейский превратился в безликую темную фигуру, торчащую возле края, как ориентир для возвращения.

Голоса столпившихся наверху людей еле доносились, Темре теперь слышал их словно издалека или сквозь толстую стенку, несмолкающий городской шум тоже как отрезало. Вот и первый признак погружения в пространственный морок: внешние звуки искажаются или приглушаются, как будто тебя поместили в ватную пещеру.

В яме было тихо. Что-то негромко хлюпало и булькало, но это могла быть вода из протекающей трубы, что не имело к мороку никакого отношения. Потом что-то заскрипело – словно толкнули дверь на ржавых петлях, – и Темре насторожился, но через несколько секунд звук смолк.

Чем плохи пространственные наваждения, так это тем, что, после того как ты переступил границу этой пакости, нападение может произойти откуда угодно: справа, слева, сверху, снизу, со спины. Во время схватки с обыкновенным мороком ты целиком держишь его в поле зрения, и даже будь он громаден, как та рыба-палач над Поднебесной горкой, это дела не меняет. А здесь ты находишься внутри , и противник тебя окружает – или, правильнее сказать, обволакивает – со всех сторон сразу.

К счастью, не вся полость пространственного морока подобна по своему назначению зубастой пасти или желудку – будь оно так, у коллег Темре не было бы против этой дряни вообще никаких шансов. Утроба такого наваждения представляет собой мозаику опасных и безопасных участков, жизненно важно не ошибиться, и нет здесь других подсказчиков, кроме опыта и интуиции. Ощущая исходящую от пришельца угрозу, оно попытается заморочить голову, лишить самообладания, заманить в ловушку, поэтому надо, во-первых, принимать верные решения, а во-вторых, принимать их чем скорее, тем лучше.

Лестница тянулась по бурому глинистому склону, из которого местами торчали усохшие корни давно срубленных деревьев. Справа ее ограждали деревянные перильца, не раз ломавшиеся и чиненные, судя по их плачевно-ухоженному виду. Немного поодаль прилепился подъемник, похожий в тумане на старую этажерку, опутанную веревками и цепями, чтобы она, неровен час, не развалилась.

Мутноватое марево слегка размывало очертания неказистых строеньиц, выглядевших так, словно их сгребли в кучу и выбросили на помойку. Снизу тянуло мокнущей древесиной, мочой, машинным маслом, гниющими кухонными отбросами – все это было уместно и ожидаемо, но в этот букет вдобавок вплетался сладковатый цветочный аромат: то ли дешевая парфюмерия, то ли какое-то комнатное растение вроде «душистых ушек», усыпанных мелкими белыми колокольчиками. Вот это уже настораживало, потому что этому здесь взяться неоткуда. Составная часть наваждения – одно из свойств серого тумана, затопившего яму.

То, что морок обладает собственным запахом, было плохим признаком, так как свидетельствовало о достаточно высокой степени его материальности.

Среди месива глинистой слякоти и накиданного сверху мусора поблескивали лужи, не просохшие после вчерашнего дождя. Впрочем, владельцы сараев о своем удобстве позаботились: от подножия лестницы начиналась дорожка из досок, осклизлого потемневшего кирпича и кусков фанеры. Кое-где попадались деревянные двери, впечатанные в грязь и из этого нетипичного для себя положения с изумлением глядевшие в небо – если допустить, что у дверей могут быть глаза. Самодельный тротуар, разветвляясь, уползал в щели меж рядов поставленных бок о бок приплюснутых домиков.