Антон Орлов - Убийца наваждений

Нигде никакого движения: туман находился в состоянии покоя, словно прозрачное сероватое желе, и по-прежнему не было других звуков, кроме размеренной капели и хлюпанья. Ни намека на то, где искать Вайни и предположительно Джаверьену – если вторая тоже влипла в наваждение, а не отправилась на чашку чая к подружке из соседнего квартала.

Морок был хорош – ну, то есть как морок, а не как то местечко, где можно приятно провести время. Он обладал зловещей целостностью: сразу видно, что это плод индивидуального сознания, а не коллективного, одолеваемого общими страхами. И в то же время силен, ничего не скажешь… Вроде бы не видно ничего угрожающего – ни шипастых клешней величиной с собачью голову, ни щупалец, готовых тебя придушить или утащить, ни раскинувших сети пауков-переростков, – а ощущение опасности такое, что хоть беги сломя голову обратно вверх по лестнице.

Своим ощущениям Темре доверял – при должной натренированности это такой же рабочий инструмент, как маска или перстень, – но спасаться бегством не собирался. Он пришел сюда затем, чтобы эту штуку прикончить. Морок ведь тоже насторожился, почуяв его присутствие. В этот раз противник попался достойный, тем лучше.

Один из рисков, подстерегающих убийцу наваждений, – это череда легких побед. Вроде бы не так уж оно и плохо – зарабатывать деньги, не слишком напрягаясь, а на самом деле это дурная последовательность: привыкнешь, что все тебе нипочем, расслабишься – и в следующий раз уже не ты развоплотишь вторгшуюся в реальный мир запредельную жуть, а морок тобой закусит.

На периферии Темре не заметил ни одной уязвимой точки – сквозь маску они видятся как мутные пульсирующие сгустки разного размера, от булавочной головки до куриного яйца, испускающие более яркое мерцание, чем остальное тело морока. При отсутствии преград они видны издали, но в яме их заслоняли сараи. У индивидуального пространственного наваждения они обычно сосредоточены в сердцевине: нужно до нее добраться, чтобы их поразить, только тогда морок рассеется.

Под крадущимися шагами убийцы чавкнула облезлая дверь, уйдя в грязь чуть глубже, потом тихо скрипнула доска. Не было необходимости соблюдать тишину – морок уже знает о нем, и никого тут не спугнешь, – но он привык не производить без надобности лишнего шума.

Узкий проход меж двух рядов невысоких сараев, сооруженных из старого кирпича, всяческих досок и листов жести, изъеденных поверху ржавчиной. Кое-где темнели маленькие застекленные окошки. На плотно закрытых дверцах или зияли потаенной чернотой скважины, или висели амбарные замки. Темре остановился. Это выглядело как западня, но другого пути к сердцевине наваждения не было.

Он простоял так несколько секунд, прислушиваясь к размеренным дремотным звукам и к своим ощущениям, а потом справа, у самой земли, в пяди от его сапога, шевельнулось что-то белесое, текучее… Убийца стремительно развернулся, уходя от этого подвижного пятна, похожего на колышущуюся в луже медузу, и в то же время нацелив на него готовый к выстрелу перстень.

Это оказалась не медуза – точнее, не ее подобие, потому что откуда бы ей настоящей тут взяться, – а человеческое лицо. Бледное, исхудалое, некрасивое, с жидкой щетиной на щеках и на подбородке. Оно глядело на Темре из мутной воды с оттенком испуга, с жалостной беззащитностью и беззвучно шевелило губами.

Привычно обострившееся чувство опасности помалкивало: от лужи не исходило угрозы. Вернее, здешняя угроза не превышала общего среднего уровня для данного морока. Если бы Темре излагал впечатления своему учителю, как в былые времена, за первую формулировку он схлопотал бы выговор, а то и затрещину – когда находишься внутри пространственного морока, угроза для тебя присутствует везде, в каждой его точке.

А лицо показалось ему знакомым. Ну да, это же хромой Харбо, брат потерявшейся Джаверьены! Чаще всего почвой для воплотившихся наваждений становятся людские страхи. Неужели кто-то здесь настолько сильно боится Харбо, забитого и затравленного, спасающегося бегством от глумящейся над ним девахи? Или, может, не страх, а что-то другое: ненависть, зависть, ревность, доходящее до исступления соперничество – тоже вполне пригодный для произрастания морока питательный бульон… Две последние позиции, пожалуй, отпадают: не похоже, чтобы этот Харбо, насколько Темре успел отследить его взаимоотношения с окружающими, мог вызвать у кого-то из них подобные чувства. А ненависть и зависть – почему бы и нет, если на то имеются какие-то житейские причины?

Харбо-из-лужи еще несколько секунд что-то ему говорил – судя по гримасам и отчаянному шевелению губ, то ли умолял, то ли предупреждал, то ли жаловался, – а потом очертания изможденного бледного лица растеклись бесформенным пятном, слово в непроглядную муть плеснули молока. Через мгновение и эта расплывшаяся грязноватая белизна исчезла. Лужа как лужа, вокруг таких полно, и ни в одной не видно ничего сверхъестественного.

Морок показал ему картинку. Всего-навсего. С какой целью – напугать, смутить? Внутри пространственных наваждений не бывает ничего случайного. Неспроста здесь появилась физиономия Харбо, да к тому же Вайни, если верить очевидцу, спустилась сюда следом за иллюзорным Харбо, сыгравшим роль приманки.

Иные наваждения подобны ребусам. Порой удается их разгадать, порой нет – для того чтобы их уничтожить, это вовсе не обязательно, однако найти разгадку этой головоломки было бы любопытно. Хотя, безусловно, для убийцы куда важнее добраться до ее сердцевины и отыскать уязвимые точки.

Темре двинулся вперед. В щель меж двух верениц сараев. Проход был таким узким, что пешеходы налегке разминутся, зато двое с тележками никак не разъедутся, и воздух будет сотрясаться от ругани. Все это немного напоминало бедные гронсийские поселения на островах, куда привозил его в детстве отец в воспитательных целях, чтобы он посмотрел, в каких условиях жили его предки, и был благодарен богам за то, что клан Гартонгафи сумел перебраться в Лонвар.

В окошке одного из сараев что-то мелькнуло. Человеческое лицо. Притом на двери висит нетронутый амбарный замок. Кого-то заперли?.. Почему бы и нет: в трущобах может случиться все что угодно… Впрочем, как в любом другом месте.

Человек смотрел на Темре сквозь треснувшее стекло изнутри, из темной полости, словно из проруби, и шевелил губами. Это снова был Харбо – вернее, его подобие, сразу видно, что подобие, потому что печальная бледная физиономия характерно мерцала. Через мгновение она исчезла, как будто мнимый Харбо заметил, что к нему потеряли доверие, и махнул рукой на дальнейшие попытки добиться внимания.

Определенно, этот морок так или иначе имеет отношение к Харбо, но, судя по поведению оставшегося наверху прототипа, последний вряд ли мог бы что-либо на этот счет прояснить.