Сурен Цормудян - Наследие предков

— Саня, слышь! Ты бы помог уже! — недовольно воскликнув, Баграмян наконец обратил на него свой взор. — Эй… Погодите-ка…

Он разжал руки, и ящик с каким-то железными запчастями рухнул на пол с его стороны.

— Ты чего?! — воскликнул Бурков.

Тигран кинулся к Загорскому, но тот резко взвел рычаг.

— Саня, ты это чего делаешь? — нервно проговорил Тигран, остановившись возле него.

Загорский лишь как-то странно улыбался, судорожно сжимая рычаг. Баграмян вдруг опустил взгляд на его лежащий на полу вещмешок. Рядом стояли две пустые консервные банки.

— Ты… Ты что сделал, я твой дом труба шатал…

— Все, Тигран, — продолжал улыбаться Загорский. — ВСЕ.

БРДМ мчался по ухабам сквозь шквальный огонь. Уже было не понять, чьи пули барабанят по корпусу. Свои? Чужие? В этом аду не разобрать. Близко разрывались мины. Минометчики-гвардейцы продолжают работу. Вот и славно! Пусть. Враг будет разбит. И не наследие предков, а могилу найдут себе чилийцы на этом старом полигоне. Он, Шестаков, сделал то, что должен был. Он пришел на выручку к товарищам. Да, есть потери. Но в том и дух русского солдата. В это он верил всегда…

Выстрел из панцерфауста, кажется, поразил двигатель. Машина загорелась. Кабину стало заволакивать едким дымом. Шестаков схватил тело погибшего бойца и принялся с ним выбираться наружу. В ногу сразу же впилась шальная пуля — прапорщик даже не успел достигнуть земли. Поднялся, превозмогая боль. Подхватил тело Володи. Взвалил его на могучие плечи и захромал в сторону своих. Пусть и убьют, но хоть на шаг ближе к своим. Пули продолжали свистеть. Свистели и мины. Пули и осколки вонзались в тело мертвого Володи. Попали в плечо прапорщика. Шестаков поморщился, пошатнулся и побрел дальше. Еще одна пуля попала в ногу. Он упал. Стал ползти, таща за собой покойника. Взрыв буквально в метре. В ушах звенит. Все равно. Сердце еще бьется, значит, надо ползти! В его сторону бежал заметивший его неприятельский солдат. И пал рядом замертво, сраженный неслышным выстрелом. Да и можно ли было различить отдельно взятый выстрел во всей той какофонии, что творилась в этом аду? Тем более, когда так звенит в ушах…

Шестаков чувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Добраться хотя бы до той воронки, что виднелась впереди благодаря ярким всполохам боя. Он продолжал ползти изо всех сил. Вот уже рука потянулась в воронку. Кто-то схватил его за эту руку. Прапорщик выпустил мертвого Грищенко. Его втащили в яму. Он попытался сопротивляться. Взмахнул кулаком, собрав последние силы в этот кулак.

— Эдик, не дури! Это мы!

— Командир? — бессильно улыбнулся Шестаков, узнав голос Стечкина.

— Да, я. Борис, помоги. Тяжелый наш прапор…

Шестаков извлек из-за пазухи две сигнальные ракеты.

— Командир! Не в службу… а в дружбу… Запусти…

— Что это?

— Красная… сигнал четырем БТР-ам… резерва… начать фланговые атаки… Зеленая… внимание… крабы… крабы вышли на берег…

— А ты все предусмотрел, Эдик…

— Да, командир… только вот… Володьку Грищенко… убили… не уберег… прости… Володька…

Самохина снова стошнило на пол. Он чувствовал жар. Но еще больше он чувствовал страх. Даже тусклый свет масляной лампы вызывал острую резь в глазах. Майор попытался подняться с койки, но его сильно зашатало. Понимая, что он рискует упасть, Самохин снова уселся на койку и дрожащими руками принялся ощупывать зудящее лицо. Почему оно зудит? Ощупав его, он понял, что кожа жутко шелушится, а в некоторых местах, особенно на скулах, появились жуткие язвы. Что же он увидит, если доберется до зеркала? А может, не стоит? Может, лучше добраться до пистолета и пустить себе пулю в висок, пока на это есть хоть какие-то силы?

За дверью слышался какой-то шум и суета. Громкие командные голоса. Испуганные возгласы женщин.

— Борщо-о-ов! — промычал осипшим голосом Самохин. — Бор-що-о-ов! Чертов урод… Что… Что там происходит?.. Что такое?.. Там… происходит?..

Его снова вырвало.

Дверь открылась. Вошел Борщов. За ним… Михеев?! Самохин с трудом поднял воспаленные глаза и уставился на морского пехотинца. С ним были еще два автоматчика.

— Вот он, — злорадно ухмыльнулся Борщов, указывая на своего, разваливающегося буквально на части босса.

— Твою мать! — поморщился Михеев. — Что с ним такое?! И что за вонь?!

— С ураном поигрался дядька, — продолжал ухмыляться Борщов. — А потом струхнул и заставил меня его шмотки стирать. Ну я и постирал. А в процессе натер ему эти шмотки тем ураном изнутри. Да еще крапалик надфилем сточил ему в чай, который тоже мне приходилось заваривать, да в табачок.

— Что-о-о… — промычал Самохин, бодая головой воздух. — Что… ты такое… сук-ка…

— За что ты его так, а? Он же твоим папиком всегда был? — Михеев презрительно взглянул на Борщова.

— А он уже вот где у меня! — прорычал тот, поведя себе по кадыку ребром ладони. — Я его ненавижу! Всем нутром ненавижу!

— Ну, — вздохнул морской пехотинец, доставая из поясной кобуры пистолет. — Ежели умеешь ненавидеть, то умей и милосердным быть. Грешно заставлять человека такие муки терпеть. Любого человека.

Он всучил оружие Борщову и вышел, увлекая своих бойцов следом.

Василий победно усмехался, глядя на своего бывшего хозяина.

— Ну все, майор. Теперь наши пути-дорожки врозь идут.

— Щенок… Я ж тебя… всегда… рядом держал… заботился… гнида…

Борщов присел, наставив на лысую голову Самохина пистолет, сняв его с предохранителя и отправив патрон в патронник.

— А все почему? Да потому что тебе нужен был раб!

— Ага… — кивнул трясущейся головой Самохин. — Непременно…

— Ну так теперь я не твой раб!

— Не мой? — тот из последних сил усмехнулся. — Но раб… Чей-то… но раб… и таким останешься навсегда…

Борщов выстрелил, прекратив этот разговор. Поднялся. Направился к двери. Ему навстречу вошел Михеев.

— Все?

— Все сделал, — кивнул Борщов.

— Верни волыну.

Тот покорно отдал пехотинцу пистолет. И тут же оружие, из которого он добил Самохина, уставилось ему в лоб.

— Михей! Ты чего?.. За что?.. — пробормотал испуганный Борщов.

— Просто потому, что ты крыса…

— Ты о чем думал вообще, ес ку ворет кунэм, ишак!!! — заорал Тигран.

— Уже поздно, брат. Все.

— Что! Что он сделал?! — взволнованно проговорила Рита, подбежав к большому столу. Следом примчался и Бурков.

— Этот кретин снарядил вот эту адскую машину!

— А это… — выпучил глаза Бурков. — Черт, это же…

— Это атомная бомба!

— Господи! — выдохнула Рита. — Саня, не надо…

— Уже поздно, — продолжал улыбаться Загорский. — Если я отпущу рычаг, бойки ударят по капсюлям. Капсюли воспламенят пороховые заряды и толкнут урановые цилиндры навстречу друг другу. И все. Атомный взрыв.