Николай Берг - Мы из Кронштадта. Подотдел коммунхоза по очистке от бродячих морфов

Посреди праздника мне приходится идти выгуливать собаченцию. Она определенно страшно завидует котяре, который, будучи допущен в комнату, наклянчил у гостей груду еды, сожрал героически все и теперь валяется в углу комнаты, совершенно нетранспортабельно – наверное, ноги до пола не достают у его толстопузия. Я честно хотел выставить одноглазого вон, но меня поддержал только Ильяс, а остальные решили проявить кошколюбие и не дали его выкинуть из комнаты.

Когда мы с собакиным вернулись, атмосфера была куда как непринужденная. Вечер определенно удался. У Фрейи тоже – сердобольные гости, и в первую очередь женщины, навалили ей в миску столько вкусностей, что, по-моему, она утешилась.

Сил бежать нет совсем. А бежать надо, иначе нас догонят. Но мы выдохлись – и я, и девчонка совсем мелкая, и тот, кто тянет нас по крутой тропинке вверх по заросшему зеленой травкой склону не то холма, не то горы – седой, тощий и кривоногий плюгавый мужичок. То, что я мальчишка еще дошкольной стати и что одеты мы трое как-то причудливо и странно, меня почему-то совершенно не удивляет. Да и некогда удивляться, мы должны бежать, бежать, бежать, бежать…

Мужичишко горестно всплескивает руками и в отчаянии садится на траву. И я тоже вижу далеко внизу тех, кто гонится за нами. Они еще пока маленькие фигурки, видно только как у них двигаются ноги. Я почему-то вспоминаю, что это означает – до них четыреста метров. Ноги двигаются быстро – и у тех, кто бежит впереди на четырех, и у тех, кто чуть поодаль – на двух. Нам не уйти. Нас догонят по-любому.

Девчонка начинает плакать навзрыд, я не знаю, что делать, а наш спутник судорожно роется в своей узорчатой торбе, откуда вытаскивает неожиданно длинную саблю, тускло блеснувшую злым сизым лезвием. Я вижу, что он в панике, но вроде на что-то решился. Потом, как-то воровато оглянувшись на нас, начинает глыкать что-то из бутыли почти черного стекла. Но я вижу, что толку от всего этого не будет – преследователей слишком много, и они очень странные, эти преследователи. Впереди полным махом несутся две псины жуткого вида, и размером они такие, что баскервильская собачонка на дерево бы забралась, встретившись с такими жутями. Они действительно страшные, грязные, драные какие-то и даже на таком расстоянии пугают до икоты. Сразу за ними шустро бегут три мужика вида определенно военного, на их доспехах и лезвиях клинков много ржавчины. Но от этого приятнее они не становятся. Последняя фигура издалека выглядит женской и не бежит, а стремительно плывет, как девушки из ансамбля «Березка», притом не уступая в скорости ни собакам, ни воинам.

Наш спутник корчится на траве, потом затихает, стоя на коленях и уткнувшись седой головой в землю. Девчонка перемежает плач нервной икотой, а я, оцепенев, глупо таращусь на бегущих к нам. Теперь я вижу их лучше, чем раньше, но дорого бы дал, чтобы не видеть их вообще. Из всех них живой выглядит только последняя личность. У нее кожа розовая, и в глубоком вырезе роскошного платья упруго торчат мощные груди. Только вот женское кукольное личико не красят порочные темные круги у глаз и мерзенькие жидкие усы, окаймляющие пурпурный рот. А остальные – живая дохлятина: мертвые собаки, перепачканные землей и кровью боевые псы, и павшие вояки, поднятые то ли шестеркой… При чем тут шестерка? Эта девка с усами явно магичка… Некромантка? Почему с усами? Но морды у бегущих солдат покойницкие, навсегда искаженные последней агонией, бельма тухлых глаз и обвисшая восковая кожа. И они уже близко.

Наш мужичишко тем временем вроде пришел в себя, даже странно: теперь у него не трясутся руки и голова, он двумя пальцами лезет себе в рот (как я вижу это со спины?), потом мажет слюной лезвие сабли и неожиданно легко вскакивает на ноги. Я не ожидал от кривоногого старикашки такой прыти. А он уже длинными, нечеловечески стремительными прыжками несется вниз по склону. Непринужденно крутнувшись вокруг своей оси и придав этим своей сабле дополнительную скорость и мощь, пластает на лету прыгнувшего первого пса, отчего тот разваливается в воздухе на две половины – нижняя с ногами дрыгается в траве, верхняя, разматывая какие-то кишки, кувыркается по склону, пачкая веселую зеленую травку какой-то гнусной жижей. А седой походя смахивает саблей башку второй псине, которая, почему-то не обращая на него внимания, мчалась к нам. Без башки эта тварь смогла до нас добежать, двигаясь как механическая заведенная игрушка, только вот почему-то она забирала на бегу все левей и левей, промчалась совсем рядом с нами, отчего явно пахнуло псиной и мертвечиной. В итоге свалилась вниз – я и не заметил раньше, что мы рядом с обрывом и далеко внизу вьется в серой дымке речка.

Старикашка уже бойко рубился с двумя вояками, третий на руках полз к нам, но куда как медленно. Самому старикашке совершенно не мешал уже торчащий из его спины засаженный по обух боевой топор, а его врагам не препятствовало махать клинками то, что у одного не стало руки, а второй остался без башки. Отсеченная рука отлетела прямо у меня на глазах, в воздух густо плеснуло чем-то темно-бурым, но на темп рубки это никак не повлияло. Когда кривоногий отвлекся на минутку, чтобы прибить ползущего, и я увидел нашего спутника в лицо, то совсем обалдел – у него было такое же мертвое лицо с бельмами, как и у его врагов. И двигались они все одинаково, даже не как нормальные, обычные зомби. И музыка играла в тему – раммштайновское что-то, вроде бы «фойер фрай» [76]. И разумеется, некромантка влепила в старикашку фаерболом, от которого он увернулся, и фаер пропахал совсем рядом с девчонкой (которая от такого привета аж реветь перестала) черную горелую борозду, почему-то воняющую сгоревшим порохом.

Второй фаербол свистнул совсем мимо, потому что старикан с развевающимися седыми патлами уже шустро мчался к некромантке, и топор в его спине мотал восьмерки топорищем. За нашим спутником гнался тот, что без руки остался, а безголовый вояка топтался на месте и вертел в воздухе мечом вслепую, отчего его виртуозство выглядело глупо и комично, насколько это могло быть смешно в такой ситуации. Я точно видел, что девка с усами лихорадочно пряла и сворачивала из воздуха еще один огненный шар, потом метнула его в кривоногого. Тот опять ловко увернулся, упав на землю, и весь жар влепился в бежавшего за ним. Однорукий мертвец вспыхнул сразу, как сноп соломы, и завертелся на месте, а с него сыпались какие-то куски кожаных доспехов и клочья тела.

Все же девка успела и ударила по седому старикану последним шаром. Он у нее вышел недоделанным, наш спутник и защитник не полыхнул факелом. Просто по нему побежали злые колючие язычки черно-красного пламени да еще ему вырвало рассыпавшийся клочьями бок. Перекошенный, сбившийся с шага, почти падающий, старик все же, качаясь как пьяный из стороны в сторону, добрел до суетливо лепящей очередной шар врагини и выложился напоследок, перекрестив ее косым крестом, только сабля тоненько свистнула дважды. Обессилел и сел по-турецки, глядя на нас и улыбаясь какой-то странной улыбкой.