Николай Берг - Мы из Кронштадта. Подотдел коммунхоза по очистке от бродячих морфов

– Откуда?.. Как… Как ты узнал???

Я с тщанием озираю стол. Здоровенный канделябр с завитушками и ангелочками (тяжеленный, зараза) бликует золотом всех своих листочков, ангелочков и прочих деталюшек, обе копченые рыбины матово бронзовеют, словно отлитые из металла, хрустальные бокалы на гранях играют чистыми цветами спектра, темнеют обе бутыли вина и веселой фигней смотрится дрызготня салата (Черт! Забыл заправить маслом и оливки, оливки не положил!). Да вроде все более-менее нормально. С чего вопросы?

Надежда не ждет ответов. Она словно оглушенная смотрит на стол, потом приходит в себя, причем я вижу, что глаза у нее на мокром месте и в то же время выражение у них такое, которое за время Беды видел уже не раз. Человек, когда что-то решает для себя, важное решает – нет, не так, ВАЖНОЕ (вот так правильно)! – глаза это выражают. И со стороны заметно.

Потом соседка странно улыбается и спрашивает:

– У меня есть десять минут?

– Ну так не поезд же отходит, конечно, о чем речь, – не вполне удачно говорю в ответ.

Она кивает, крутнувшись на месте, выскальзывает из кухни. Странно, так гибко она двигается на выездах, дома словно отпускает ее, и она не такая, а расслабленная.

Насчет десяти минут это, конечно, ерунда. Десять минут для женщины…

Ну не мне бы рассказывала, я ж не школьник в самом-то деле. Ага, душ зашумел. Несколько не ко времени приходит в голову шуточка про различие француженок и наших дев. Дескать, француженка выскакивает через несколько минут свежая и чистенькая, а наша выходит через час, красная и распаренная со словами: «А я еще и постирать успела…» Чушь какая-то. Так, что-то надо было еще сделать. Ага, масло в салат. Странно, чуть бутылку не уронил, растяпа. Нет, я так-то спокоен как мамонт. Мерзлый березовский мамонт… Просто мне жарко что-то. И уши горят. Вроде как я волнуюсь? Пульс частит что-то. Так, что еще? Что-то еще… А, оливки! Точно, их еще в салат надо. И хлеб, хлеб забыл.

Я еще успеваю открыть бутылки с вином и вовремя ставлю их на стол.

Досадно было бы грохнуть их об пол в самый ответственный момент.

А я бы их грохнул.

Определенно.

Потому что, когда соседка вошла в кухню, я немножко остолбенел.

Вместо Надежды, медсестры, надежного компаньона и моей соседки по коммуналке нового типа стояла Женщина. И на это превращение ей хватило действительно нескольких минут. В этом было что-то даже немного пугающее, как она изменилась, ведьминское что-то. Глаза стали больше, ресницы длиннее, брови чернее, губы покраснели и словно припухли. Но это ладно, у меня хватает мощи разума сообразить, что до этого момента Надя никогда не пользовалась косметикой. Но в придачу я ее впервые вижу в платье, причем платье это поражает меня наповал. Оно шелковое, до колен где-то, падает складками и совершенно не виданного мной раньше фасона, мало того – на боку разрез на всю длину сверху вниз, позволяющий видеть белую полоску кожи.

Женщина делает шаг, и ее глаза совсем рядом. То ли язычки пламени свечей, то ли чертенята пляшут в них. Так-то у Нади глаза светло-карие, но я уже видел, что у нее цвет глаз меняется. Когда она пристрелила правозащечника в крепости, я четко видел, что радужка у нее потемнела. А теперь – поклясться готов – можно сказать, что глаза зеленые.

Я чувствую ее дыхание. Молчим.

Наконец меня немножко отпускает, и я с некоторым усилием выговариваю:

– Прошу к столу!

Она самую чуточку улыбается и грациозно садится на подставленный мной стул. Что-то жарко мне. И руки как-то трясутся, когда я наливаю соломенное в отблесках свечей вино ей в маленький бокал и себе – в тот, что побольше.

– Итак? – лукаво смотрит она на меня.

– Гм. Надо полагать, я должен, как старшая из присутствующих здесь дам, произнести тост?

Откуда такая чушь взялась? Вообще, что за ересь я несу?

– Разумеется. – Ироничный поклон в мою сторону.

С трудом удерживаю жесточайшей судорогой шеи не пойми откуда рвущееся «За прекрасных дам!», потому как чувствую, что это сейчас будет совершенно не к месту.

Внятный внутренний голос отчетливо спрашивает: «Ты попошли, попошли, дурачина. Из шансона еще что спой. Из Любы Успенской! Интересно, получишь рыбиной в морду или вином плеснет?»

Совет уместный. Все, надо взять себя в руки. Мысли расползаются…

– Давайте выпьем за маленькие радости в жизни. Тем более что их – эти маленькие радости – в нашей власти устроить. А жизнь, в общем, состоит из этих маленьких радостей.

Внутренний голос ретранслирует с дикторскими интонациями: «Масляное масло масляно маслилось…»

– Идет! – отзывается Надя, и бокалы встречаются в воздухе где-то посредине между нами. Свой она взяла немного высоковато, потому певучий звон – только от моего, ее глуховато брякает.

– Странно, – говорит она, пригубив вино, – почему мой не зазвенел?

– Надо взять его ниже немного. Ага, вот так, чтоб сам колокольчик и большая часть ножки не в руке были.

– Вот так? – спрашивает она и неожиданно ловко звенит своим о мой.

– Конечно, сами же слышите.

– Красивый звук.

– Венецианцы считали, что звон бокалов отгоняет грусть и злых духов.

– Возможно. Как и колокола побольше размером. А почему вы не пробуете вино?

– Да как-то задумался.

Покачиваю бокал так, что вино омывает стенки, нюхаю ароматный запах и пригубливаю. Хорошее вино, добротное.

– И что это вы такое делали?

– Это? А так учили, как дегустировать вино. Был в Абрау-Дюрсо, там как раз на знаменитом винзаводе показывали и растолковывали, что да как.

– Это в Крыму?

– Ага.

Но внутренний голос тут же поправляет, напоминая, что как раз не в Крыму, а через пролив – на Тамани. Это Массандра в Крыму. Впрочем, немудрено перепутать, в Массандре вина не хуже были.

– И вот так надо крутить вино в бокале?

– Точно. И потом ощутить аромат.

Она повторяет мои действия. Признаться, я не уверен, что все сам сделал правильно, но тут нельзя показывать свою неуверенность. Потому что если девушка умная, то она этого «не заметит», а глупая… Да в конце концов, меня учили так, и все тут. Особо секретный способ самых великих знатоков-дегустаторов.

– Приятный запах. Как на ваш вкус вино? – спрашивает Надежда.

– По-моему, очень хорошее. Но я не настолько знаток, чтобы сказать этакое положенное: вино из Авиньона, третий холм слева, западный склон, урожай 1955 года.

– Тогда мне пришлось бы тоже умничать и поправлять, мол, не третий, а четвертый холм и склон скорее северо-западный, а уж урожай точно 1956 года. Даже точнее – 1957 года. Кстати, а не перейти ли нам на «ты»? Это не будет нарушением субординации?

– Ну мы же не в больнице. Но в больнице я все равно буду выкать.

– Как скажешь, так и будет.

– Хорошо звучит.