Александр Тимьянов - Страж Границы

Когда командор спрашивает тебя понятен ли приказ - это означает одно, ты успел настолько утомить его, что он предпочитает отдать прямой приказ, невыполнение - верный трибунал и списание в рядовые. Это было самое страшное наказание для стража - казнить нас никто не казнил, разве только за предательство, слишком ценна в наше время жизнь каждого стража. Так что офицеров разжаловали, а солдат и унтеров - пороли.

Я поднялся со стула и отдал честь, приложив правую руку к сердцу.

Утром следующего дня я ещё до света заявился в казарму и был приятно удивлён тому, что бойцы уже поднялись и собирались в дорогу. Завидев меня, бывшие мои орлы тут же подтянулись, а вахмистр Деребен - правда, он уже никакой не вахмистр, а лейтенант, свежие нашивки ещё плохо смотрятся на старой куртке - даже подошёл ко мне чуть ли не строевым шагом, отдал честь и уже открыл рот, чтобы отрапортовать, но я оборвал его коротким взмахом руки.

- Я с вами только до Первой, - сказал я. - И говорю сразу - это никакой не ознакомительный рейд. Ты, лейтенант Деребен, теперь командир рейдерского отряда. Без каких-либо оговорок.

- А мы уж хотели бутылку раскупорить, - вздохнул Снорри, вынимая из-под койки здоровенную оплетенную бутыль, - за возвращение, сталбыть.

- Мне, Снорри, воевать больше месяца нельзя, плюс-минус две недели, и ещё полгода под надзором целителей останусь, - ответил я, а сердце защемило тоской, по рейдам, по дракам с нежитью, по моим орлам, наконец. - Теперь я официальное лицо - представитель нашей крепости в посольстве нашей стражи к королю Пелиаму Теренесу.

- Вот оно как? - почесал голову сержмен Шольц. - Знать, признаём королька на нашей земле.

- Признаём, не признаём, - пожал плечами я, - не нашего ума это дело. Ни твоего, сержмен, ни моего. Идёмте, господа стражи. И на меня не оглядываться. Повторюсь - это не ознакомительный рейд.

- Тогда чего расселись, орлы, - хлопнул ладонью по койке лейтенант Деребен. - Выступаем, а не то поднятие знамени пропустим.

Именно поэтому я заявился в казарму пораньше. Надо бы не назвать Деребена по старой памяти вахмистром, он-то не обидится, да только авторитет его может серьёзно пострадать, а авторитет для любого командира - самое главное. Ничего важней авторитета для командира нет, и быть не может.

Как же всё-таки приятно двигаться быстрым шагом по свежему снегу. Он только что выпал и весело хрустит теперь под ногами. Мы, конечно, не северная граница, но и у нас достаточно рано приходят холода. Вот осени и весны считай, что и нет вовсе. Дожди идут лишь несколько недель, после чего ближе к зиме прочно ложится снег, а если к лету - выходит солнце и сушит под ногами грязь. Дожди я пересидел в крепости, мы не прекращали тренировок, потому что над плацем и знаменем поработали маги воды и воздуха ещё во времена создания крепости. Они не только зачаровали флагшток, но и создали над всем плацем нечто вроде невидимого купола, защищавшего его от дождя и снега. А ещё от стрел и болтов, говорили, что если его предельно напитать магической силой, он и камень из требюше остановит, правда только один.

Ещё вчера вечером я передал командование гному, звали которого Балин, спешно произведённому в вахмистры. Сейчас я нёс с собой представление на магистра Дункана о присвоении ему внеочередного звания капитана. Вахмистры ведь центуриями не командуют. Вот ведь карьеру сделал себе бывший облавной из своры Золтана - за неполный месяц из рекрутов в капитаны.

И вот сейчас я шагал вместе со своими товарищами по весело хрустящему на утреннем морозце снегу и радовался жизни. Снег в этом году лёг рано и, не смотря на середину октября, по утрам уже щипало нос и уши. Хоть и я основательно потерял форму в лазарете, и фехтовал теперь куда хуже, однако шагал вровень с остальными, не плёлся в хвосте короткой колонны и не делали из-за меня привалов чаще обычного.

Расстояние от Первой крепости до нашей, Второй, было весьма изрядным, не знаю, сколько именно вёрст, но идти никак не меньше трёх недель. Если, конечно, не воспользоваться помощью мастера Велита, но время пока терпело, да и поговорить надо было с моими орлами. Сидя в крепости, я не мог общаться с рейдерами, почти всё время занимали тренировки, а потому обстановку за стенами знал лишь со слов дона Кристобаля. А командор наш всегда был крайне скуп на слова, не обязан же он мне докладываться, в самом-то деле. Именно поэтому на каждом привале я расспрашивал товарищей обо всём, что творится нынче в окрестностях. Ведь из таких рассказов, по опыту знаю, можно узнать куда больше, чем из рапортов и бесед с самым компетентным начальством.

- Расскажи-ка мне, лейтенант, - я сделал акцент на звании Деребена, - что творится на границе. Я хочу знать всё, что ты считаешь важным, Деребен, и готов слушать хоть до самого утра.

- Говорить, капитан, на самом деле, придётся довольно много, - вздохнул он, - и чем дальше, тем страшнее и страшнее. Почти все ходоки вернулись, а кто не вернулся - те, скорее всего, мертвы. Да и мы сами в земли нежити ни ногой, только самые отчаянные, по личному приказу командора. Нас ни разу не отправляли, но говорил я со многими из тех, кто ходил. В десяти милях от крепости всё кишит нежитью, она как будто собирается напротив перевалов. За ними, говорят, уже не протолкнуться от тварей. А ходоки докладывают, что из ленов Медвежьего угла выходит небывалая армия. Зомби со скелетами выходят и ложатся на землю, от горизонта до горизонта штабелями лежат, будто дрова. Всадники Короля умертвий носятся по округе, налетают на группы рейдеров, те отбиваются, только если идут в изрядном количестве. Против нас готовится большая война, небывалая, капитан, и от этого у меня поджилки трясутся. И, кроме того, тайными тропами к нам проникают твари, вроде упырей и вурдалаков, нежить поумнее. Пятую колонну у нас в тылу собирают. И довольно давно, капитан. Кстати, на том месте, где мы с Громли встретились, уже острожец поставили, упыри с вурдалаками там уже дорожку протоптать успели - и всё прут и прут. А по следам их отправили несколько отрядов, они пока не вернулись, но связь с ними есть, значит, живы, логово ищут. Говорят, что ни день у них стычка с упырями, людей теряют, но ещё держатся.

- Да уж, дела, дела, - протянул я. - Никогда такого не было на моей памяти, чтобы нежить в таком, как ты говоришь, количестве собиралась. Может быть, в имперские времена мы б ещё отбились, послали бы гонца в Столицу, нам бы на помощь отправили войска, ещё пару-тройку легионов, и отбились бы. А теперь что же, только королёк этот есть и за того хватаемся, как за соломинку.

- Так тут такое дело, капитан, - вздохнул Деребен, - что коли в этаком-то дерьме тонем, не за соломинку, за паутинку тончайшую уцепишься. Верно ведь, капитан.