Алексей Барон - Третье пришествие

Погода стояла отличная. Безветренная, ясная и безоблачная. Справа от дороги просматривался лес вентиляционных труб над комплексом подземных убежищ «Снегири», до которого было километров поболее двенадцати. Небо голубело, солнце сияло, снег блестел. На его фоне четко выделялась ломаная, угловатая фигура главного создателя подземного комплекса, способного принять до тридцати тысяч человек пожизненно.

Внешне фигура создателя совсем не соответствовала масштабу содеянного. Одет он был в серую лыжную шапочку, мешковатую куртку из сэконд-хенда и весьма потертые китайские джинсы. К груди прижимал, конечно же, «ин год ви траст». В общем, распознать главного акционера и фактического владельца банка «Мосподземкредит» в этом сантехнике было довольно сложно. Благодаря умелой мимикрии Фима без проблем уходил и от скинхедов, и от папарацци, получая немалую экономию и на охране, и на транспорте, поскольку оба его внедорожника большую часть года мирно дремали в гараже. Вертолет он вообще не переносил, укачивало.

Фима грамотно расположился шагах в двадцати перед остановкой. Как апостол. Под огромным треугольным баннером, изображавшим икону Заступника. Я затормозил очень плавно, памятуя о покрышках б/у.

— Извини, припоздал. Не замерз?

Последовал меланхолический ответ о том, что «лучше мерзнуть на улице, чем загорать в Бутырке».

— Ты когда-нибудь перестанешь думать о тюрьмах?

— Не получится. Я же банкир, а живу в России. Наворуй хоть миллиард, все равно ты тля. Меж сумой и суммой — настроение Кремля.

— Поэт Юрий Долгорукий? Или нынешний мэр Москвы придумал?

Фима рассмеялся.

— Нет, Быков. Что взял?

— Бананасы, как всегда. И одну книгу. А ты?

— Как всегда, сигареты. И одну головоломку.

Фима угнездился на заднем диване, поскольку ездить спереди побаивался. Особенно со мной.

— Перед Новым Годом побывал в Думе, — сообщил он из-за моей спины.

— И как?

— В общем, все то же самое, что и летом, но в больших объемах.

— Непробиваемо?

— Да почему? Как говаривал один наш знакомый бефобастрон, на свете возможно все. Вопрос лишь в сумме, как всегда. Но вот суммы не хватает.

— Понятно. Не то, что в прошлой жизни. Хотя и в прошлой не хватало.

— Денег в любой жизни не хватает, — философски заметил Фима. — Что и стимулирует прогресс.

— Или регресс…

Мигалка мне больше не полагалась. Я включил поворотник, пропустил бритый череп в наглом джипе, культурно встроился в поток. Успел проехать сколько-то метров по мокрому, щедро политому реагентами асфальту. И тут сзади заныло, завыло, занудило, крякнуло.

— Водитель автомобиля «Форд Фьюжн», госномер 410, примите вправо и остановитесь. По периметру, значит.

— Чего нарушил? — тревожно спросил Фима.

— Да ничего. Настроение Кремля, — сказал я в сердцах.

Нас обогнала патрульная машина. Прижалась к обочине, остановилась. Из нее выбрался пухлый гаишник в огромной фуражке.

— Азохен ве-ейс, — протянул Фима. — А забавно получается.

Я опустил стекло. Сбоку хлынул поток ледяного воздуха.

— Платонически приветствую, — сказал страж МКАДа, безнаказанно ухмыляясь.

— Черт бы тебя побрал. Чего пугаешь? Я ничего не нарушал.

— А не нарушать всерьез карается, — сообщил владетель фуражки. — Потому что вызывает подозрения. Вы к Димке собираетесь? Судя по небритой физиономии.

Я почесал небритую физиономию.

— Автомобильным способом. Вопреки дорожной полиции. А чо?

Он протянул огромный, хрустящий на морозе пакет.

— Вот, держи. От меня. Тамбовские. Смотрите, по пути не смякайте, серые шапочки. А то красный волк накроет.

— Ладно, разбойник с кольцевой дороги. Еще чего-нибудь желаешь?

— Ага, правды желаю. Я Димкин роман прочитал. Слушай, ну чего он врет?

— Разве? Это про что?

— Ну не говорил я насчет кобыла сдохнет.

— По-моему, говорил.

— Не было такого! Обидно по этому вопросу.

— И чего ты хочешь?

— Пускай опровергнет печатным способом.

— Там же не твоя фамилия, — сказал Фима. — Упоминается.

Некумыкин решительно поправил головной убор.

— Фамилия еще зачем? Устным способом меня любой этот, как его. Читатель опознает. А перед своими, так и вообще… Хоть не поворачивайся. Говорю же, неприятно. По периметру оснований.

— Оснований чего?

— Чего, чего… Финансовой пирамиды. Что я ему, зять, что ли?

— Ну ты и нашел из-за чего переживать, — сказал я. — Там тираж-то пять тысяч.

— Кому надо, тот найдет.

— Брось, куда и я бросил.

— Не получается, — сказал Некумыкин. — Отвык я от полезной критики. Так что передай.

— Ну хорошо.

— Тогда проезжайте в свободном виде.

Не в шутку опечаленный, побрел он к своей полосатой машине. Вдоль полосатых столбиков. Служивый окончательно.

— Эй, — крикнул я. — Иваныч!

— Чего вам на проезжей части?

— Ты вечером свободен?

— Поменялся перекрестным способом.

— Сегодня десятое. Потому что Роберт прилетает. Напоминаю, в общем.

Некумыкин кивнул фуражкой.

— Для того и поменялся. Баб мужик настоящий. Про кобылу врать не станет.

— А причем тут зять? — спросил Фима.

Я пожал плечами. Разве постигнешь думы человека, способного править патрульным автомобилем? И замечательно, что патрульным автомобилем. По счастью, наш друг Нестор способен править Россией только в очень плохое время. А если он не премьер…

Фима, как всегда, подслушал мысли. После всех передряг эта способность у него удивительно развилась.

— Думаешь, капитан Некумыкин — это хороший знак?

Я еще раз пожал плечами. Хотелось бы верить, конечно. Как всякому нормальному атеисту.

Дальнейшее путешествие обошлось без посягательств со стороны левоохранительных органов. Почти в расчетное время мы оказались на стоянке перед воротами загородной клиники. К Диме нас проводила Тамара Саратовна, как и договаривались.

Он был в парке. Сидел на щербатой скамейке советских времен, плотно зажмурившись, подставив лицо негреющему зимнему солнышку. Я вспомнил, что когда-то так же жмурился и подставлял лицо солнцу некто господин Крючканов, которого никто больше не видел. Супершпион то ли сгинул в бифуркации, то ли глухо засекретился. Жаль, если сгинул. Очень жаль. Толковый был человек. Даже очень толковый. В ФСБ, оказывается, люди попадаются не только в камерах.

В углу Диминого рта дымилась сигарета. Руки он держал в карманах черного, потертого, давно вышедшего не только из моды, но даже из употребления пальто. Породистое, но постаревшее лицо, было особенно бледным по контрасту с пестрым шарфиком. И все же выглядел он чуток веселее видавшего виды мертвеца.

— Ну — сказал я. — Эффект просматривается.

Дима открыл один глаз и ничего не ответил. Фима вздохнул.