Александр Лидин - Непрощенный

— Слушай, а откуда взялись кромешники ? — спросил он, чувствуя, что голова начинает идти кругом и испытывая невыносимое желание на что-нибудь переключиться.

Паучиха, которая в этот момент обмазывала сплетенную сеть чем-то напоминающим голубоватое желе, возмущенно заскрипела. Звук был такой, словно закачалось на ветру сухое дерево.

— Откуда я знаю? Живут они тут. Потому и кромешники.

— А давно живут?

— Откуда я знаю? Приятно, конечно, что ты считаешь меня такой…

— Осведомленной?

«Вдовушка» замерла. Потом ее голова медленно повернулась на сто восемьдесят градусов.

— Как ты сказал? Осви…

Артем мысленно выругался.

— Ну… как бы тебе сказать…

Четыре пары глазок налились кармином.

— Ты скажи, скажи!

— Ну… знающей…

— Ладно, отмазался… — угрожающий огонек в глазах фрау Матильды начал понемногу угасать. — Только тут тебе даже баронов архитерриус не поможет.

— Он-то почему не знает?

— Потому что с тех времен никаких записей не осталось. Про коранских пиратов не слышал? А, ну да, у тебя же провалы в памяти… В общем, Транд Три глаза выжег пол-Диска, включая столицу. Барон — не наш, понятно, а его прадед — увел в вильду всех, кто уцелел. Как ты понимаешь, назад вернулось и того меньше. А знаешь, какая у Транда была любимая поговорка?

— Откуда ж мне знать!

— «Что не съем, то понадкусываю».

— И что он у вас… понадкусывал?

Матильда выразительно скрипнула, и ее голова вернулась в прежнее положение.

— Дата-носители, что же еще. Сначала — для того, чтобы мы подмогу не позвали. Потом — просто… из вредности. Что-то, конечно, уцелело, но по сравнению с тем, что было…

Артем устало вздохнул.

— Дело ясное, что дело темное.

— Вот именно, что темное. При прошлом бароне, говорят, жил ученый. Все говорил, что кромешники, как и мы, произошли от древних людей. Только мы всегда жили наверху, а они — внизу, поэтому и превратились в такую мерзость.

— Из-за радиации?

— Да что ты все дублишь — «радиация», «радиация»! Поживи под землей, еще не в такое превратишься…

Да и не только под землей… Артем вспомнил, как выглядели копатели — если разобраться, тоже его далекие потомки. Попробуй сохранить человеческое лицо в таких условиях!

Хотя… что значит «сохранить человеческое лицо», «остаться человеком»? Разве дело во внешности?

Перед его мысленным взором снова встало лицо — вполне человеческое, не изуродованное ни шрамами, ни мутацией. Встреть такого в толпе — и внимания не обратишь. И трудно догадаться, что этот человек — спокойный, себе на уме, — куда страшнее кромешников. Потому что кромешники — просто полуразумные твари, убивающие ради пропитания. А он…

Артем так и не вспомнил, что совершил этот страшный человек. Его взгляд упал на пульт. Одно из «окошек» было намного шире остальных. А рядом виднелись клавиши, которые что-то подозрительно напоминали.

Вагончик чуть качнуло на крутом повороте. Матильда, кажется, ничего не заметила — она увлеченно латала очередную брешь. Артем подошел к пульту и ткнул пальцем в широкую кнопку под окошком.

В недрах пульта что-то зашумело, и экранчик начал медленно наливаться сиреневатым светом. А потом сквозь свет проступили буквы:

Краткое руководство по управлению внутренним транспортом (для подтверждения нажмите любую кнопку)

Две золотых луны поднимались в небо, в котором сияли мириады звезд, складываясь в незнакомые созвездия и соперничая с трепещущими огнями города.

Алларт стоял на балконе огромной жилой башни. С многометровой высоты как на ладони был виден квартал торговцев, раскинувшийся у ее подножия. Когда-то в этих приземистых двухэтажных строениях располагались склады. Но это было давно. Вымершая, выжженная столица снова заселялась, и теперь в них жили торговцы — жили там же, где торговали. Так выходило и удобнее, и безопаснее. А торговали тут всем — и торговали все… впрочем, как и в любом рыночном квартале Галактической Империи. Алларт смутно об этом догадывался — правда, сравнивать ему было не с чем: ни разу за всю свою долгую жизнь он не покидал владений барона Пако. Но ему и дома хватало впечатлений. Здесь, в лабиринте узких улочек, где с трудом могли разминуться две платформы, за занавесками и шторками, в тени карнизов, можно было встретить таких торговцев и покупателей, что и видавшего виды копателя брала оторопь.

И все же в торговый квартал Алларт входил без страха. А вот «скотный рынок» старался обходить стороной. Здесь пахло потом, кровью и страхом. Когда приходилось покупать хэнаков, Алларт посылал туда Тейса — под предлогом, что тот лучше разбирается в ездовых птицах. Он не мог проходить мимо этих тварей, сидящих в силовых клетках и резервуарах, закованных в электрошоковые браслеты, бунтующих или покорно ожидающих своей участи. Здесь торговали рабами и домашней скотиной, и трудно было отличить разумных от неразумных. Но хуже всего был «красный угол», где продавались существа любого пола и вида, предназначенные для плотских утех. Зачастую покупателю предлагалось опробовать товар в деле прямо на месте — для этого предназначались кабинки, нарочно не оснащенные звукоизоляцией: считалось, что это привлекает клиентов. Самый воздух был напоен похотью, вызывая необоримое ощущение — смесь восторга и стыда.

За рынком рабов тянулась полоса развалин — язык не поворачивался назвать их домами. Уродливый нарост, сдерживаемый силовым барьером с одной стороны и городской стеной с другой, — нарост, который невозможно ни вырезать, ни выжечь. Раз в десять-пятнадцать дней здесь случались пожары, и их никто не тушил — даже обитатели этих трущоб. Да, у трущоб тоже были свои обитатели. Любому живому существу нужно место, которое оно может назвать своим домом, и неважно, сколько кусов лежит у него на кредитной карте… и если ли у него кредитная карта, кошелек или нитка бус, которую можно обменять на мешок кореньев и кусок вяленого мяса. И поэтому, стоило угаснуть пожару, развалины начинали отстраиваться — так отстраивают свое жилище муравьи и термиты. По сути, это и был гигантский термитник, населенный существами, непохожими друг на друга и обеспечивающими существование себе и своим соседям. Подобно муравьям и термитам, они не задумывались о том, как и зачем это делают — равно как и о чем бы то ни было еще. Они жили сегодняшним днем, забивали дыры в стенах пластиковыми щитами, пристраивали лестницы, чтобы забраться на верхние этажи чудом не обрушившихся зданий. Они сбрасывали нечистоты прямо в узкие проходы между постройками и воспринимали источаемый смрад как нечто само собой разумеющееся. Так же они воспринимали смерть и рождение себе подобных — как, наверно, воспринимают рождение и смерть термиты и муравьи. И дело не в том, что обитатели трущобного квартала были от природы слабы разумом. Просто их разум занимали совсем другие проблемы, так что на размышления о смысле жизни и природе вещей не оставалось времени. Им нужно было выживать.