Дмитрий Старицкий - Путанабус

- Кепи не было. Но я нашла хорошие черные береты. Фетровые. У вас же на флоте черные носят?

- Морская пехота носит черные. А мы - матросы, носили бескозырки. С ленточками.

- И что у тебя было написано на ленточке?

- Северный флот.

- Ты, наверное, был очень красивый в морской форме.

- Не знаю, не разглядывал себя. Хотя ещё Кузьма Прутков писал, что если хочешь быть красивым - поступай в гусары.

- Гусары... Ооооо... - Ингеборге закатила глаза, - Обожаю!

- Если отряд сохраниться, то мы потом сможем пошить всем венгерки, как парадную форму. С золотыми шнурами. И лосины всем в обтяжку. Красного цвета. Красота!

- И кивер с султаном. Пушистым и длинным.

- Зачем длинным?

- А чтобы не понравившихся кавалеров отшивать. Типа сравни по длине, и отваливай. На меньшее мы не размениваемся, - и смеется заливисто, практически хохочет, - Ты примерь свой комплект, вдруг ещё ушивать придётся. Я же всё на глазок делала.

- Где? - я обернулся вокруг.

- Бери - надевай. Да нет, не там, это мой. Твой, вот, на кресле лежит. Нам я уже ушила по комплекту, а девчата сами себя обслужат.

На кресле были аккуратно сложены куртка, тактические шаровары и майка. Все в разноцветную крапочку.

- Ты заслужила ещё один поцелуй, - сказал я, рассматривая униформу.

- Заслужила - плати, - с готовностью подхватила Ингеборге.

Когда мы, наконец, закончили целоваться и выползли поужинать в "Марио", то там гремела музыка, и народ вовсю танцевал между столиков, совсем, как в советском кабаке времён моего детства. Под живой оркестр. Причем не электронный, а джазовый. Впрочем, профессиональным я бы этот музыкальный коллектив не назвал. Саксофонист вообще играл на уровне Била Клинтона.

Впрочем, тут я понял, зачем Ингеборге ещё в номере капризно заставила меня цивильно одеться в мой московский прикид от "Брионии", который утром заставила взять с собой. Тут все были одеты, как положено правилами в хорошем нью-йоркском ресторане. Разве что галстук не обязывали одевать на "фейсе".

Даже орденские служащие, как, оказалось, были в смокингах и вечерних платьях. Вели, так сказать, светскую жизнь.

Сама Ингеборге тоже облачилась в маленькое черное платье от "Версаче", чем поразила меня до глубины души. Она и так была красотка, а тут уж... Прямо слов нет. И глаз не оторвать.

Моя откровенная реакция на этот наряд сделала её счастливой ещё в номере. А меня в ресторане, когда все глазели на неё, а она танцевала только со мной.

Как тут было не заказать шампанского?

После праздника, расчесывая волосы на ночь, Ингеборге неожиданно спросила.

- Жора, а у тебя дети есть?

- По-моему, нет, - буркнул я из-под подушки. Не люблю такие вопросы.

- А не по твоему?

- Наверное, есть, где-нибудь. Мне об этом не сообщали.

- Ты не хочешь иметь детей? Это принцип?

- Просто пока не с кем было хотеть.

- А у меня дочка родилась мертвой, - она помолчала немного и продолжила, - И тут же закончилась любовь у моего банкира. Давно это было. В Литве. Четыре года назад. В другой жизни.

Она снова ненадолго замолкла.

- Действительно, в совсем другой жизни.

После вчерашнего загула завтрак в бигмачной с непритязательным названием "Dinner" соседнего мотеля "Голубой лед" поразил меня внезапной непритязательностью самой Ингеборге, выбравшей себе жареную картошку с кетчупом и филе-о-фиш.

Вот и пойми этих женщин.

"Диннер" был аналогом "Макдональдса", только не московских его ресторанов, а типичных пиндосских забегаловок с красными виниловыми сидениями и белыми столами, сгруппированными в этакие купе на шесть человек. И длинной стойкой с поварами, работающими при вас же.

На этот раз Фред был с нами, и, не сказав нам ничего, кроме "доброго утра", увлеченно намазывая джем на тосты.

Мы с Ингеборге были одеты уже в американскую "цифру", с черными беретами под левым погоном.

На черные береты Инга прикрепила оригинальные серебряные кокарды в виде геральдического французского щита, наложенного на перекрещенные якоря с тросами. На верхней перекладине щита лежал горящий факел. Огонь был сделан золотым. На моем щитке косыми полосами шёл российский триколор, на её - литовский.

- Я для всех такие сделала, - сказала Ингеборге, когда прицепляла на мой берет кокарду, - Очень символично получилось.

- А щитки у всех разные?

- Нет, только у меня, Синевич и Лупу. У остальных - российские цвета.

- А факел сверху что означает?

- Название нашего отряда, глупый.

- Весьма символично, - согласился я, усмехаясь, - Когда ты только это успела?

- Вчера заказала. Местный ювелир их всю ночь клепал. Он так был доволен этим заказом, ты не поверишь. Мне показалось, что он тут больше ломбард держит, чем мастерскую. А мастер он хороший.

К девяти часам устроившись в колонну конвоя до Порто-Франко, и, распаковав на КПП своё оружие, тронулись, сопровождаемые двумя "хамви" с крупнокалиберными пулемётами. Всего в колонне были не больше двух десятков машин.

В этот раз Ингеборге держала под рукой, постоянно поглаживая, свой "ругер". На сидении, в пределах досягаемости другой руки, рядом с тючком униформы, лежал подсумок с пятью туго набитыми патронами магазинами. Мы с Фредом было вооружены по-старому.

В третий раз эта дорога мне показалась скучной. Большая колонна отгоняла от себя любого зверя поднятым над дорогой огромным облаком пыли. А окружающий ландшафт разнообразием не отличался: всё одно и то же вокруг. Фреда отвлекать от дороги, и, особенно, от дистанции, как-то не хотелось, не дай Бог врежемся ещё во впередиидущий грузовик. Поэтому поискал в зеркальце заднего вида глаза Ингеборге и спросил то, что меня давно подмывало спросить.

- Инга, ты, как вообще перенесла наше попаданство сюда?

- Нормально. Где-то, даже, забавно. Но я не показатель. В последние годы я только и делаю, что переезжаю из страны в страну. Так что я привыкшая. А то, что вернуться назад не можем, то это как-то ещё, как следует, не осозналось. Бродит периферией. А ты это к чему завел?

- Сам не знаю. Но чую, он нужен этот разговор. И не только с тобой. Как сама думаешь, нам долго осталось ждать очередного выкидона с закидоном? И от кого? Меня это подспудно беспокоит.