Al1618 - Чужой среди своих. Чужой среди своих

Хорошая тишина после исполнения получилась. А уж взгляды — я искренне пожалел, что Леночке свою колонну догонять и ни на какие безумства элементарно времени нет, ну зато порадовал на прощание.

— Ну спасибо Вам за хлеб за соль, пора и честь знать. Тем более, что сборы у вас. — Засмотрелся я, не заметил как дядя Ляпа на выход собрался.

— Я провожу.

Во дворе неудавшийся парламентер делает последнюю попытку:

— Жаль все же, мы на тебя рассчитывали. Но я конечно с пониманием…

— А я вообще-то с вами иду. Вот жену соберу, мои подойдут, да и подойду к складам.

— Как же… — Ляпа смущенно кивает на выскочившую следом Леночку.

— Ты видимо еще не понял. Все мы в одной лодке. И сторона у нас тоже одна. У всех, кому не повезло тут оказаться.

— Ты что-то знаешь? — Севшим голосом интересуется собеседник. Вот не думал, что так можно побледнеть при его-то загаре.

— А он много чего знает, работа у него такая. Ты часом поговорку про связистов не забыл? — заговорщики подмигивает появившийся из-за угла Петрович.

— Хм, а мы все гадали — куда это ты делся? — Чешет в затылке Ляпа, рассматривая нового собеседника.

— Где делся, там больше нет, потому что я туточки. И вообще, кончай даром звенеть. Есть о чем серьезно перетереть со всеми вашими центровыми, чтобы по сто раз базар не разводить.

— У тебя?

— У него, — тычет в меня пальцем Петрович, — организуешь?

— Конечно.

— Скинь на визоры место встречи, как договоришься — аккурат остальные ребята подойдут.

Ну и рожи! Ничего не поделаешь, исторический момент поднимает наверх людей совершенно разного склада. Еще раз оглядел лица собравшихся — организаторов незаконных вооруженных формирований, лидеров и вдохновителей революции, или отцов-основателей. Все зависит от того, каким путем пойдет дальше история. Те же самые ребята, что побросали за борт тюки с чаем в славном городе Бостоне, наверняка ничем от моих сегодняшних собеседников не отличались. Так что, чтобы не путаться, буду называть их вожаками, каковыми они и есть — вожаки ими самими созданных стай, или свор. У кого что получилось.

И отношения тут совершенно волчьи — уважается в первую очередь сила, но надо сказать, не дурная, а проявляемая на благо стаи. Даже самого сильного и хитрого сожрут или изгонят, если он будет направлять свою агрессию на сородичей, а не на чужаков. Десятки лет выживания в объятиях совсем не парковой биосферы Прерии и еще менее тепличной ее социальной организации научили местных выживать в любых условиях, а это, в первую очередь, означает — практически мгновенно находить свое место в стае и с максимальной отдачей отрабатывать свою роль.

«Культ силы» совсем не означает беспредельное насилие, те же волки очень редко дерутся между собой, в отличии от собак, для выяснения статуса им обычно достаточно демонстрации. Но вот беда — сейчас далеко не обычная ситуация и, как обычно, в такой наверх всплывают далеко не самые рассудительные и уравновешенные. Собравшиеся тут скорее исключение из этого правила, жизнь на Прерии такова, что самые безбашенные до серьезного авторитета просто не доживают, но и в семье не без урода…

— Это что за ботан к нам пожаловал? — крепкие пальцы на мускулистых руках хватают меня за отвороты комка и пытаются поднять на свой уровень. Не менее, чем метр девяносто шесть. Крепкий он парень, этот Янош, вожак принявший под крыло самую радикальную часть местного течения, в основном выросших членов различных молодежных банд.

— Ты что себе возомнил, что тебе тут кто-то рот открыть даст, там, где серьезные люди собрались?

А ведь и ты тут не в авторитете, вот и стараешься его заработать, пытаясь оторвать от пола сто сорок килограмм живого веса, безнадежное, в общем-то, занятие. Остальные смотрят на него с усмешкой, но вмешиваться не спешат — оценивают, смотрят, как поведу себя в случае угрозы.

— Янош, ты это… полегче, — Ляпа.

А вот этого нам не надо — принять чужое заступничество, значит показать, что ты в нем нуждаешься. Так что ты, Янош, в одном прав, тут уважают только силу, не физическую, правда, но начать можно и с нее.

Человека толстого обычно считают добродушным, хотя он может быть любым — неповоротливым или подвижным, быстрым или заторможенным, умным или глупым, а вот слабым такой человек быть не может. Просто потому, что когда таскаешь на себе лишних шестьдесят-семьдесят килограмм веса поневоле натренируешься. Со всего размаха бьюу кулаком правой руки в ладонь левой — локоть сам выносится вперед и встает на одну линию с пяткой, все сто сорок килограмм веса в итоге вкладываются в удар локтем прямо в пресс моего оппонента. Парнишка в ответ на такое телодвижение опровергает поговорку «большой шкаф громче падает» — тихонько подгибает коленки и, стекши на пол, сворачивается в позу эмбриона, тоже молча.

Обхожу образовавшуюся кучку, эффектнее было бы перешагнуть, но не с моим ростом, а перепрыгивать все же несолидно, и спокойно интересуюсь у остальных — есть ли у них аналогичные вопросы.

— Да уж садись, Кругляш. И так понятно, что круче тебя тока яйца. — По лицам пробегают усмешки, похоже присутствующие рады, что Янош нарвался наконец, но сильно большим достижением это не считают.

— Я человек мирный, меня не трогают, я десять раз не трону… — Бурчу в ответ, устраиваясь на стуле, мне главное, что за мной признали право говорить на равных. Двое дюжих молодцов, очевидно — стенографистов — на нашем совещании комитета начальников штабов, споро выволакивают так и не разогнувшуюся жертву моих педагогических талантов на улицу.

Разговор пока не залаживается, все внимательно меня разглядывают, как хомячка экзотической расцветки. Прекрасно знаю, как я выгляжу, потому на чужие сомнения не обижаюсь. Демонстративно смотрю в ответ в визоры, пытаясь добиться максимального качества картинки. Наконец перекладки моих будущих соседей по скамье трибунала заканчиваются, и они решаются нарушить молчание:

— Я так понимаю, что у нас появился новый коллега. Который точно знает, как нужно выиграть эту войну.

«Вот оно как…» — они уже все решили, учтем.