Юрий Валин - Десанты

- Хорош, а то грунт просядет, - пробубнил Торчок, вытирая пот.

Женька выбрался из могилы. Действительно, что-то размахнулись. Ведь перезахоронят потом Леху? Не будет младший сержант Трофимов лежать один в чаще, где и всех примет-то - близость крошечного озерца? Хотя по-разному может обернуться. Война жутко большая.

- Ну... - Коваленко посмотрел - Лешка вытянулся с накинутым на лицо капюшоном, такой худющий даже в свободном маскхалате, - давай, Захарович, опускаем.

Марина молча шагнула ближе, сунула старлею автомат. Оперативная группа и финны смотрели, как старшина ножом нарезает лапник. Скинула ворох на желтый песок, спрыгнула. Женька подавал колючие лапы...

- Отож уютнее, - вздохнул Торчок.

Лег Лешка Трофимов в свой последний окоп. Пятнисто-зеленый на зеленом. Рацию разбитую в ногах поставили. Не сильно-то они сдружиться успели, но отработали честно, до конца друг друга прикрывая.

Сползал песок в могилу, работал Коваленко лопаткой, остальные ладонями сыроватую карельскую желтизну вниз спихивали. Еще торчал брезент "Севера" - тщетно Мариша на него сыпала. Женька обернулся на фиников - еще даст деру какой-нибудь идиот. Нет, товарищ Попутный от дознания отвлекся, стоял с автоматом. И финны стояли - команды никто не давал, сами поднялись.

Холмик, лопаткой оправленный. Зуд комаров. Ничего для мира не изменилось: сегодня от Черного моря до Баренцева тысячи жизни оборвутся. Сержантских, старшинских, капитанских...

Попутный кашлянул:

- Женя, ты у нас по культурно-душевной части. Скажи что-нибудь. Больше некому.

О вопиющем отсутствии политработников все-таки не добавил, но Шведова и так напряглась.

Что сказать? О том, что герой, что подвиг бессмертен, что страха не ведал, что навечно в списках? Про страх глупо, о памяти, тоже. Разве забудут Лешку те, кто в эту ночь к Нурмолице ходил? Подвиг? Подвиг, это, наверное, когда на амбразуру или на таран, бесстрашно, с криком "Прощайте, товарищи!" Ну, или еще какими-то пламенными словами. Переводчик Земляков видел, как люди гибнут, в атаку вставая или танки подбивая. Вот как в одиночку, с горящими глазами, видеть не довелось. Здесь не кино. Война - командная работа. Чтобы один танк сжечь, ого, скольким людям поработать приходиться. Копать огневую, везти боекомплект, минировать и наблюдать, тянуть телефонные провода и размечать сектора огня, снова копать, высчитывать, наводить, стрелять, оттаскивать раненых и убитых, откатывать орудие на запасную и снова стрелять... И когда все эти сотни, а может быть, и тысячи людей честно и до конца сделают свою работу, - хрен танки пройдут, и те "тигры", и разные иные звери. Если каждый правильно, с умом отработает, может, и меньше "героев посмертно" стране понадобиться? А если страна сидит, пьет пиво и смотрит по ТВ, как сотня "неумелых безграмотных дураков-профессионалов" натужно пытается ее, страну, защитить, то... Тьфу, не будем сейчас о дерьме нашем...

Алексей Трофимов честно сделал свое дело. Как миллионы других известных и неизвестных бойцов.

- Ты, Леша, не сомневайся. Мы свое дело тоже сделаем, - сказал переводчик Земляков, комкая пилотку. - Победа будет за нами.

...Слова какие-то безликие, сто раз повторенные. А Лешка один на свете был: худой, угловатый, мало что на фронте успевший, лишь в единственный десант сходивший...

Пришли слова. Чужие, зато верные и уместные, такие не грех и повторить:

И сказал Господь:

-Эй, ключари,

Отворите ворота в Сад!

Даю команду

От зари до зари

В рай пропускать десант ...

Мариша утирала щеки запястьем, скованно перекрестился Торчок. И несколько финнов крестилось, другие смотрели исподлобья. За лесом, у плацдарма опять грохотало. Пора было работой заняться. Вот и Попутный кивает. Точно пора.

Идя к финнам, Женька слышал как за спиной, Коваленко смущенно сказал старшине:

- Это не молитва была. Просто стихи.

- Я, товарищ старший лейтенант, не дура, а атеистка. Поняла.

- Марина Дмитриевна, - окликнул майор. - Очень бы хотелось, чтобы вы при допросах поприсутствовали. Как представитель СМЕРШ Отдельной Приморской...

Жрать хотелось и спать. Женьку несколько утешало, что финнам жрать хочется не меньше, но, они, гады, хоть дремали урывками. Вообще, вся эта бодяга была уникальной психологической практикой, но переводчик Земляков предпочел бы без нее обойтись. Допрашивать Попутный умел. Вернее, он умел всё: допрашивать, выспрашивать, беседовать по душам и просто дружески, пугать, обнадеживать, провоцировать на признание, заставлять отречься, чтобы признаться еще разок, уже сугубо добровольно. Майор мог делать человека пластилиновым. Вот бил он редко. Не требовалось.

Изнемогали оба финна-переводчика, изнемогали Женька со Шведовой, ведущие протоколы допросов. Еще хорошо, что бумаги было мало и ее требовалось экономить. Зато ночь, падла, темноты не приносила, не освобождала от необходимости выводить бесконечные мелкие каракули. Господи, а сколько труда занимало выяснение точной транскрипции финских имен...

У Торчка имелся котелок и свежую воду дознавателям приносили регулярно, но жрать хотелось как из пушки. И от комаров можно было осатанеть. Обмахивали поочередно ветками. Попутный бурчал, что за такое "опахалывание" нормальный султан давно бы приказал кондиционерщиков шелковым шнурком удавить. Эх, из Средней и Центральной Азий надо было кадры набирать...

- Так-с, перерыв пять минут. Земляков может покимарить, а мы продолжим. Увы, нам с вами, товарищ Шведова необходимо всё до копеечки слышать, - майор отправился прогуляться в ельник.

- Зачастил, - без всякого уважения к начальству пробормотала Марина. - Почки пропил, вот и бегает.

- Как же, пропил. Он правильно пьет, по обязанности. Просто воздухом дышит, мозг отключает. Новые вопросы копит, - пробурчал измученный Женька.

- Копит он... - старшина вытянулась на лапнике. - Небось, сыроеги жрет в одну харю.

- Ему нужнее. Для работы мозга.

Вообще-то, отыскать грибы в округе было уже сложновато: Коваленко с Торчок поочередно окрестности прочесывали, да еще старлей двух финнов на подконвойные продзаготовки мобилизовал. Варево получалось сомнительное: без соли, да и всего по две ложки на рыло. Шоколадки поделили на всех - по дольке получилось. Но, как справедливо выразился Торчок: если не кормить, ошалеют и повзбунтуются. Из двенадцати пленных связанны были двое - как "склонные к резвым и необдуманным" поступкам. Остальных вязать было нечем, да и не готовы они были драпануть: двое раненых, остальные не оглохли - слышали, что фронт рядом, драпанешь, если сразу не догонят, то еще неизвестно как там дальше выйдет. Майор был страшен, но понятно, что вешать на соснах, за ноги разрывать, вовсе не в его стиле. Да и пара охранников: огромный Коваленко и мелкий, зато выразительный ликом Захарович, внушала уважение. Торчок регулярно проводил среди военнопленных разъяснительные беседы на предмет кормовой бедности окружающей природы и удивительно неосмотрительного выступления Финляндии на стороне бесноватого Гитлера.