Ник Ким - Примархи

— Кажется, ты восхищаешься ими.

Сантар не отводил глаз от голопланшета, думая и планируя. В качестве адъютанта он многому научился у Ферруса Мануса. Горгон часто стоял в тени Жиллимана, но он был столь же искусным тактиком. Другие заявляли, что его единственным недостатком была его упёртость, делая его немного близоруким. Хотя Сантар никогда не говорил об этом вслух, он считал, что у Горгона также не было терпения Боевого Царя к бесконечной проработке планов действий.

— Восхищаюсь ими? Нет, — ответил Сантар с абсолютной уверенностью. — Я хочу лучше понять их, чтобы уничтожить. — Затем добавил. — Ты хоть раз пробил энергетический щит?

— Мы даже не добрались до него. Я ждал их капитуляции, когда они столкнулись с нашим очевидным численным превосходством, Первый капитан. Это логично.

— Возможно, в эльдарской культуре нет понятия неизбежности.

Молчание Медузона подразумевало, что он не понял сказанного.

— Какие предложения? — спросил Сантар.

— Ударить их посильнее, бросить больше воинов на укрепления, пока они не падут.

— К счастью я привел с собой тех, кому не терпится воссоединиться с членами своего клана.

Морлоки позади него рвались в бой.

Медузон бросил на них быстрый взгляд.

— Тоже голодны.

— Война далекое от утонченности занятие, Шадрак, — сказал Сантар. — Иногда ты просто должен воспользоваться дубинкой побольше. Покажи мне, куда бы ты хотел, чтобы она ударила, и мы проделаем эту брешь для тебя.

— Звучит ободряюще…

Медузон поднял руку, прервавшись, чтобы выслушать доклады по радиосвязи от разных командиров, выдвигающихся или меняющих позиции. Закончив, он посмотрел на Сантара.

— Я посчитал, что ты примешь командование после своего возвращения, Первый капитан, и уже отправил диспозиции наших частей на твои ретинальные линзы.

— Нет необходимости, — сказал Сантар. — Ты командуешь, брат. Я хочу испачкать свои когти в крови ксеносов.

Медузон ударил кулаков по груди, не сумев сдержать свою гордость за оказанное Первым капитаном доверие.

— Тогда пусть обрушится твоя ярость, милорд.

Когда слова запечатлелись в радиоканале Сантара, на его ретинальном дисплее вспыхнул значок. На него наложились диспозиции других частей. Оставшиеся Морлоки наносили главный удар, сойдясь с эльдарами в ближнем бою. Здесь оборона была самой крепкой, здесь чужие носили более тяжелую броню и располагали самым мощным оружием и орудийными платформами.

Даже на расстоянии битва выглядела свирепой.

Игнорируя бойню, в которую он почти вступил, Сантар тщательно изучил далекий щит, словно мог разглядеть слабость, просто взглянув на него.

— По-твоему, как глубоко он простирается, брат?

Медузон проследил за взглядом первого капитана. Он улыбнулся, когда понял на что намекает Сантар.

Сантар прикоснулся пальцем к горжету, чтобы открыть канал связи.

— Железнотелый.

Рууман ответил между двумя громкими залпами тяжелого оружия.

— Мне нужно, чтобы ты сделал кое-что для меня… — сказал Сантар и передал план.

— Ты — молот, — сказал Медузон, когда Первый капитан снова отключил канал связи.

Молниевые когти Сантара выскользнули их ножен. Он выпустил потрескивающую энергию по лезвиям.

— Значит, настало время, как следует врезать.

С показным и кипящим высокомерием Сантар прошел вперед через ряды Железных Рук, которые расступились перед ним и его свитой Морлоков. Он прикрепил шлем магнитными зажимами к набедренной пластине. Капитан был более уязвим без него, но воинам вокруг него нужно было видеть его лицо. В отсутствие примарха он должен был вдохновлять.

За маской свирепости он скрывал желание сражаться рядом со своим повелителем. Он не мог себе представить, что когда-нибудь будет не так.

Сантар поднял железный кулак и заревел: — Железо и смерть!

Настойчивый голос внутри Сантара проник в воинственный клич и гремел откликом его подчиненных, которым было сложно пренебречь.

Отец, где ты?

Феррус нахмурился.

— Жалкие трюки, — решительно заявил он, хотя ни один из висящих черепов, казалось, не слышал его.

Смерть не лишила присутствия духа Горгона, даже перспектива собственной. Давным-давно, в безлюдных пустошах Медузы он смирился с неизбежностью собственной смерти. Он проживет больше большинства людей, возможно, даже тысячелетия, кто мог сказать, где пределы генетической науки Императора? Но он был воином, а воины, в конце концов, встречают свой конец на острие меча. Феррус надеялся, что его смерть будет славной. Он также надеялся, что однажды наступит мир. Но без войны, размышлял он, чем станет его предназначение?

Хмурый вид превратился в усмешку, и губы Ферруса саркастически изогнулись при виде подвешенных образов, предвещающих его гибель. Горгону, обуреваемому праведным негодованием, пришлось сопротивляться желанию уничтожить их всех.

Даже без иллюминации драгоценных камней видимость была достаточной, хотя свет пылал багрянцем и пульсировал как вена. Черепа были достаточно далеко друг от друга, чтобы пройти, не касаясь их. Дуновение ветра развернуло одну из голов лицом к Феррусу.

Он улыбнулся мертвому двойнику сощуренными холодными глазами.

— Я бы сделал более симпатичный труп, — сказал он и улыбнулся. Замечание больше подходило Фулгриму. В ответ на мысль о брате, в ушах примарха раздался знакомый звук — шипящий диссонанс, который следовал за ним по пятам.

Охотник вернулся. Возможно, он никогда не уходил. Феррус обратил на него все свое внимание, потому что угроза была реальной и близкой. Он был с ним в пещере, скользя рядом, повторяя каждый его шаг.

— Выходи на свет, трус, — прорычал примарх. — Я хотел бы видеть врага, который хочет убить меня сотню раз. Я докажу ошибочность такой самонадеянности, даже если ты умрешь только один раз.

Его враждебный спутник не ответил.

Феррус пошел дальше.

Посередине жуткой бойни черепа висели так плотно, что у Ферруса не было выбора, кроме как пройти через них.

Используя Сокрушитель Наковален в качестве стрекала, он осторожно оттолкнул в сторону одну из голов.

Медленный стон покинул мертвые губы. Вторая голова повторила за первой, затем третья и четвертая. Каждый из разлагающихся черепов, охваченный внезапной и ужасающей эпидемией, присоединился к зловещему хору.

Они были живыми. Возвращенные из ада, эти призраки, носящие плоть Ферруса Мануса, вернулись, чтобы преследовать его. Отвращение, гнев и неверие сражались внутри примарха, и он попятился, ожидая нападения. Череп задел его шею. Высохшие губы коснулись его кожи, словно целуя. Отпрянув, он столкнулся с другим, расколов его скулу. Посыпались осколки кости. Зуб вонзился в его наплечник. Феррус вытащил его, зарычав, когда стоны превратились в вопль. Звук был низким и обвиняющим.