Александр Зорич - Очень мужская работа

Без колебаний Клубин вытащил бластер и, не разряжая, бросил его, обернувшись, в руку Комбата. Комбат с трудом поймал оружие, поднёс к лицу, стал вертеть его так и сяк, но сам не отрывал взгляда от Клубина.

— Вам нужно оружие? — спросил Клубин. — Могу подарить. Вам на двоих как раз этой штуки хватит.

— Вещь! — сказал Тополь, рассматривавший конкретно бластер. — Соглашайся, Вовян. Звёздные войны! Ты и дышишь подходяще.

— Ловите, — сказал Комбат и неуклюже бросил бластер обратно, Клубин еле поймал его. — Штука хорошая. Может, потом вернёмся к вопросу.

— Wake my guest, — сказал Клубин, упаковывая пистолет в кобуру.

— Сколько в нём зарядов на раз? — спросил неугомонный Тополь.

— Пятьдесят. Неужели на чёрном рынке ещё не появлялся?

— В Предзонье — нет, — сказал Тополь. — Только реклама. Одно скажу: если кино не врёт, штука в Зоне полезная, эта пукалка. Я бы сразу купил. Или отобрал бы. Я же преступник, надо же этим пользоваться хоть иногда.

— Сейчас мы проедем место, где рязанский убил два танка, — сообщил Клубин. — Не знаю, убирались ли тут… Я по сводке про это знаю. По фото.

— А чьи танки? — спросил Комбат.

— Наши, Владимир, наши танки. Человеческие.

— И где? — спустя пять минут, прошедших в молчании, спросил Тополь.

— Сейчас вот этот распадок, а потом дубрава небольшая с ручейком. К ней съезд с грейдера… Вот. Да, тут убрались.

Клубин знал, что Малоросликов отрядил большое подразделение для уборки мест гибели и эвакуации останков погибших. Клубин перехватил управление и сбавил скорость, поехал совсем медленно. У дубравы (десяток старых приземистых древ почти правильным полукругом) уборщики-гробовщики побывали, да и трава за два месяца поднялась, укрыла место гекатомбы. Мятую броню сгребли в кучу поближе к грейдеру, приготовили для транспортировки. Ни одной узнаваемой детали. Куча металлолома привлекала особое внимание лишь необычным цветом — металл после гравитоудара стал ярко-зелёным — да жёлто-чёрной пластиковой лентой, обрамляющей бывшие танки, подрагивающей от ветерков на дюралюминиевых шестах. Клубин знал ещё, что довольно долгое время броню после удара гравитационного трюфеля можно было протыкать хоть пальцем… Ещё там была какая-то табличка на одном из шестов, но надпись на ней с дороги прочитать было невозможно. Да и зачем, собственно? Клубин дал газ.

— Посмотреть, в общем, не на что, — сказал Тополь. — Но — земля пухом.

— Трудно быть и на той, и на другой стороне одновременно, не правда ли, Костя? — спросил Клубин.

— Нет, — ответил вдруг Комбат. — Не трудно. Нет никаких тех и других сторон, инспектор. Есть смерть, и есть жизнь, вот и все стороны.

Клубин покивал.

— Так говорят сталкеры, — сказал он. — Знаю. Удобно, да.

— Не в удобстве дело, — возразил Комбат.

— Не понимаю я тебя, сонни, — сказал Эйч-Мент недовольно. — Что за wibbly-wobbly у тебя такие с подозреваемыми? Они там тебя не индуцируют случаем? Или ты опять там ксенопсихологией занимаешься на работе?

Клубин почесал нос. Вообще-то, слова Эйч-Мента пришлись кстати, их следовало хорошенько обдумать… Несет он и впрямь что-то лишнее… Что-то такое исконно советское, кухонное, зажизненное…

Клубин решил переменить тему.

— В Орджоникидзе заезжать тоже не будем, — произнёс он задумчиво. — Там инженерная база, не протолкнёшься, Костя. Так что там с этой «Прокрустой Копейкина»? Почему нам от неё надо танцевать? Это портал какой-то?

— Вроде шлюза, — сказал Тополь как ни в чём не бывало. — Мы почему знаем? Бредень оттуда и начал и именно туда вёл колонну заложников. Шугпшуйц — за ним по пятам на квадроцикле, а уж за Шугпшуйцем — и мы с Вовяном. Шлюз, в натуре. Огромное такое длинное помещение, сквозняк жуткий. Красный свет. «Радуга» — это перемещалка без наворотов, а «Прокруста», оказывается, настоящий шлюз. Если знать, как войти, как выйти… И зачем… Что, Олегыч, желаете прослушать про Подфарника до конца?

— Откровенно говоря, я уж отчаялся услышать окончание твоей занимательной истории, — сказал Клубин. — Сам смотри, Костя. Ты уже ничего мне не должен. Влада и Владу вы нам отдали, договорённость выполнили.

Тополь хмыкнул.

— Что такое «сторожить фишку» знаете, Олегыч? — спросил он.

— Ну догадываюсь, наверное.

— Я как сейчас на эти танки глянул, подумал, — сказал Тополь. — А не нарочно ли старикашка свои треки направо и налево сливал? Вроде бы спьяну? У него ведь — я уже говорил — очень хороших, годных треков накопилось в загашнике порядочно, богатые ништяками маршруты, дорогие. А он с одного стакана начинал их рисовать на салфетках всякому, кто второй поставит. Все гитики, все ловушки указывал… Но я что-то никак не припомню, чтобы ребята прямо так уж часто его треки грабили. Хотя — казалось бы. Может, специально он дураков так отсеивал?

— Да ну, — сказал Комбат. — Не маньяк же он. Не замечал я в нём никакой такой вот запредельной патологии.

Тополь цыкнул зубом на северокавказский манер.

— Погоди, Вовчик. Патология, не патология… Он, Подфарник, не ваш ведь агент был, Олегыч? Или я уже вас спрашивал? А вы и не ответили ничего?

— Зарплату, Костя, я ему не платил. Я и тебе её не платил — за стук, в смысле. Ты что же, намекаешь, что Подфарник по чьему-то заданию сталкеров в ловушки заманивал? Сокращал ваше поголовье? Бред, извини.

— Бред так бред. Вам жить, Олегыч. А вот подумалось мне сейчас почему-то… Отмычек он, во всяком случае, пользовал широко. И не переводились они у него. Одного подставит, тут же другой откуда-то появляется…

— Что ты несёшь, Тополь? — с отвращением сказал Комбат. — Отмычек он вспомнил. Ты сам с отмычек начинал, кто тебя в отмычки подписывал? Да ну тебя совсем, голова с телом. Хорош тут тьму не по делу нагонять. Молчать невмоготу — рассказывай по сути. Скоро вон уже большой лес начнётся, а там и до Лубянки рукой подать.

Тополь рассмеялся.

— А знаете что, уважаемые слушатели? А я уже даже привык за последний день к роли сказочника. А ты — нет, Вовян? А вы, Олегыч, похожи на барина, спустились, значит, в людскую послухать с дворовыми рабами байки захожего инвалида… побыть с народом… Так ведь хоть бы наливали! Никогда бы не поверил, что могу столько болтать, ни грамма не дерябнув. Да, вот это и есть жажда жизни! Пока болтаю — жив. Такова судьба каждого настоящего писателя. И ненастоящего — тоже. За что ты его ни схвати… В общем, дорогие вытребени и вытребеньки, вот что я имею сказать за Подфарника дальше…

— Скорее — колдуна, — сказал Клубин.

— Чего, какого колдуна?.. — не понял Тополь.

— Колдуна захожего, а не инвалида, — пояснил Клубин. — Спустился барин послушать в людскую, — добавил он, глянув в зеркальце.

Никто бы не услышал без микрофона, как Комбат пробормотал: