Борис Громов - Это Моя Земля!

Занеся котелок назад в палатку и, аккуратно подвесив его к дужке кровати, Женька пошла в стоящий буквально в десяти-пятнадцати метрах от забора, ограждающего их палаточный городок, штабной корпус.

— С какого сегодня начали? — спросила она у сидящего в комнате за толстым стеклом пожилого седоусого офицера со значком «Дежурный по части» на груди.

— С семь тысяч четырехсотого, вроде, — буркнул тот в ответ и зевнул, деликатно прикрыв рот ладонью.

Женька вытянула из кармана выданную ей сразу по приезду бумажку, на которой гелевой ручкой от руки были выведены крупные цифры «7964» и стояла размашистая подпись. Похоже, сегодня она наконец-то доберется до кабинета регистрации и, если повезет, перестанет быть иждивенкой.

Регистрация. Еще одно совершенно новое явление. Всех беженцев переписывают и регистрируют, выясняя при этом, чем он занимался в той, прошлой, нормальной жизни и чем может быть полезен теперь. Те, кто не прошли регистрацию, или не имели нужных специальностей, считались иждивенцами. Балластом, обузой. Никто им в открытую этого не говорил, но отношение чувствовалось во всем. В том, как кормили, где селили. Нет, грех жаловаться, голодом не морили и крышу над головой предоставили. Но, как ни крути — старенькая брезентовая палатка — совсем не кирпичная казарма, а сечка и перловый суп — далеко не борщ с мясом и не картошка с котлетой. Оставаться надолго в палатке с дымящей печкой Женьке совершенно не хотелось, но и шансы свои она оценивала вполне здраво. Чем она могла похвастать? Дипломом бухгалтера и опытом продажи стальных дверей? Есть подозрение, что ни то, ни другое сейчас бешенным спросом не пользуется. Но терять надежду было нельзя. Распустить нюни и опустить руки — просто. Бороться и пытаться найти выход из ситуации — куда сложнее, но зато и намного полезнее.

Очередь, занявшая весь коридор третьего этажа, длинный и широкий, да еще и змеиным хвостом спускавшаяся на второй, продвигалась медленно. Как-то совсем незаметно Женька разговорилась с немолодым, но подтянутым и крепким мужчиной, в черной форме с множеством карманов, в какой сейчас ходят почти все частные охранники, высоких шнурованных армейских ботинках и с каким-то сильно похожим на автомат, но, все равно, немного другим ружьем на плече, что стоял прямо перед ней. Начали, как обычно в таких разговорах с незнакомцами бывает, с какой-то чепухи. Он поинтересовался, где и в каком звании служит столь очаровательная девушка. Она, смутившись, объяснила, что к армии вообще никакого отношения не имеет, а форма ей досталась совершенно случайно, с оказией подвернулась. Мужчина недоуменно хмыкнул, а потом пояснил причину своего удивления.

— Знаете, девушка, я довольно много лет прослужил, на пенсию подполковником вышел…

— …И не раз видел, как люди носят форму, — продолжил мужчина. — Уж поверьте моему опыту: абсолютно одинаковый камуфляж совершенно по-разному сидит на новичках и на тех, кто успел проносить его хотя бы полгода-год. Вот я на вас поглядел и решил, что вы из служивых, уж больно толково все подогнано, да и размер подобран — будто на вас шили.

Еще сильнее смутившаяся Женька рассказала про «глаз-алмаз» из МЧС на Триумфальной.

— А что сидит так — это я просто на солдат и офицеров из охраны глядела, как они носят, ну, и подумала, что так, наверное, удобнее и правильнее, вот и постаралась со своей сделать что-то похожее.

— Очень хорошо получилось, — похвалил ее подполковник и вдруг легонько хлопнул себя по лбу. — Что-то я со всем этим бедламом о правилах хорошего тона совсем забыл! Подполковник Тарасюк, Вячеслав Васильевич. Можно просто Вячеслав.

— Евгения Воробьева, — представилась она в ответ. — Можно просто Женька.

— Женька? — удивленно приподнял правую бровь Тарасюк. — Не Евгения?

— Нет, — улыбнулась девушка в ответ. — Меня, сколько себя помню, все Женькой зовут. Евгения — как-то непривычно, слишком официально. Как будто сейчас ругать за что-то начнут.

— Ну, что ж, — хмыкнул Вячеслав, — тогда уж предлагаю сразу и на «ты» перейти, Потому как обращение на «вы» в комплекте с именем Женька будет звучать на редкость глупо.

— Согласна.

Следующие пару часов, пока очередь неспешно смещалась в сторону кабинетов, в которых проводили регистрацию, они рассказывали друг другу о себе. Она — про жизнь в Иваново, про учебу в Москве и работу в «Форте». Про то, как ее, уже начавшую прощаться с жизнью, вытащили случайно проезжавшие мимо омоновцы и про свои опасения, что со своими «дефицитными» навыками она крепко рискует надолго застрять в палаточном городке. Тарасюк — про свою службу в вертолетном полку в подмосковном Малино, об ушедшей в конце девяносто восьмого, когда после дефолта казалось, что армии настал окончательный и бесповоротный каюк, жене. О том, как вышел на пенсию и устроился через бывших сослуживцев в один из расплодившихся тогда, как поганки после дождя, московских ЧОПов.

— Только поэтому, наверное, и жив остался, — развел руками он. — У меня график — двое через четверо. Когда все началось, я как раз только заступил. Причем, на свое счастье — в головном офисе нашего ЧОПа дежурил. Сначала просто телевизор смотрел и дурел от происходящего, а когда про введение Чрезвычайного положения вечером объявили — вскрыл самовольно оружейный шкаф и гладкоствольной «Сайгой» вооружился. Думал, уж лучше пусть, когда все наладится, меня за самоуправство и нарушение техники безопасности уволят, чем сейчас схарчат. А уже к следующему утру понял, что никто меня увольнять не будет — некому. Почти как и ты, двое суток взаперти просидел… А куда мне было? Машины своей нет, да и водить я не умею. Вот и сидел — ждал у моря погоды. Потом мимо кантемировцы на «броне» проезжали, выживших собирали. Ну, я к ним и выскочил. Страху натерпелся — не передать. Там и бежать-то было — только от подъезда через дворик, метров, от силы, пятнадцать — три тополя на Плющихе, блин, проскочить да еще тротуар, а по дороге раз пять чуть не слопали. Троих мертвецов сам пристрелил, двоих — кантемировцы подсобили.

Тарасюк нежно погладил по черному пластиковому прикладу свое ружье.

— Так что, Женя, если б не «Саёжка» — не факт, что я сейчас с тобой разговаривал бы. Хорошее ружьишко!

Женька вдруг поймала себя на мысли, что остро завидует сейчас этому человеку. Его спокойной, явно не показной уверенности. Сильный, явно много умеющий мужчина, да еще и способный за себя постоять. Такой как он, точно, в палаточном городке не засидится.

— Следующий… — недовольным голосом буркнул себе под нос вышедший из кабинета полный дядечка в сильно порванном и очень грязном, но явно некогда дорогом костюме. Да и по лицу тоже многое сказать можно. Женька на разных за время работы в «Форте» нагляделась. В том числе и на вот таких: самодовольные, лощеные, с барственными интонациями и презрительным взглядом. Хозяева жизни. А тат эта самая жизнь взяла, да и взбрыкнула, образно говоря, приложив физиономией о стол. Этот, например, явно уже сообразил, что в судьбе у него наступили внезапные и серьезные перемены, а вот лицо под новые обстоятельства «переделать» — еще нет. В общем, живая иллюстрация присловья «Из грязи — в князи», только строго наоборот. И в грязь — в самом что ни на есть прямом смысле. Костюм его теперь разве что на половую тряпку сгодится, и то, после тщательной стирки. Да, такому, похоже, действительно радоваться нечего.