Кирилл Партыка - Эпицентр

По обеим сторонам трассы, уже покрывшейся трещинами и глубокими выбоинами, проплывали темные стены леса, за которыми не маячило ни огонька. Вдалеке из лес 4243 ной чащи дыбилась невысокая сопка с ажурной металлической мачтой на вершине. Там когда-то хозяйничали военные. Но сейчас их городок, открывшийся впереди на склоне распадка, превратился в развалины с пустыми впадинами окон, проломленными воротами капэпэ и накренившейся ржавой трубой кочегарки.

Разрушающаяся дорога не позволяла как следует разогнаться. Но я поспешил оставить позади этот мертвый пейзаж.

В прошлую нашу встречу с Монголом на меня накатило. Я заявил, что мне все осточертело; что я хочу на Большую землю, в нормальную жизнь. Неужели беженцев по сей день гноят в санлагерях? Монгол ответил уклончиво: дескать, режим содержания смягчен, но санлагеря по-прежнему существуют. С его слов вообще было трудно понять, что творится на Большой земле. И еще у него ничего нельзя было допроситься. Когда я начинал требовать патроны, лекарства, кое-какое оборудование — часто не для себя, а для тех, кого считал достойными помощи, — Монгол категорически отказывал. Вместо этого он уверял меня, что на Большой земле в банке на мое имя открыт счет, куда ежемесячно поступает моя зарплата с учетом надбавок за экстрим. По его словам, в результате этих платежей я давно стал состоятельным человеком.

Но на деньги в каком-то банке мне было плевать. А вот то, что однажды умер хороший парень из Работяг, потому что я не смог добыть нужные антибиотики, я Монголу простить не мог. Впрочем, я понимал, что дело не в нем. С Большой земли в Зону вообще не поступало никакой помощи.

Монгол всегда требовал, чтобы я старался не выделяться из общей массы. Но эту его заповедь я определенно нарушил. В одиночку отбиться от Байкеров; безнаказанно ухлопать людей Комода; разъезжать где вздумается; общаться со всеми и ни от кого не зависеть — это в Зоне было по силам далеко не каждому. Во время своих дальних поездок я не раз попадал в истории, которые потом становились чем-то вроде народных преданий. Обо мне ходили изустные рассказы. Гибрид разведчика и вольного Ездока невольно получился чересчур выпуклым. Держаться в тени становилось труднее с каждым днем. А ввязываться в общую кашу — не велено.

Я, конечно, мог нелегально преодолеть полосы отчуждения, карантины и ограды. И ни одна сторожевая собака не выследила бы меня, приобретшего за годы звериной жизни звериную осторожность и изворотливость. Ни один часовой не задержал бы меня, оставшись при этом в живых. У меня давно были припасены фальшивые документы, изготовленные на самых что ни на есть настоящих бланках, взятых в вымерших учреждениях; заполненные по всей форме и заверенные настоящими печатями. Я мог в любой день покинуть Зону, пройти сотню-другую километров по тайге и объявиться там, где таких, как я, никто не поджидал. А потом уехать за тысячи километров и затеряться среди миллионов людей.

Но куда бы я поехал? И чем стал бы заниматься? Я давно поймал себя на том, что вовсе не хочу бежать из Зоны. В Зоне я — Серый, вольный Ездок, живущий сам по себе, которого многие знают и с которым предпочитают не связываться. Кем я стану там, на воле? Нервным типом в бегах? Бродягой без кола и двора? Бандитом? Монгол прав: я и сейчас сильно смахиваю на бандита. Но не более, чем остальные, осевшие внутри периметра. Иначе здесь просто не выжить. Но бандитствовать посреди нормальной жизни — это не для меня. Для меня там, в нормальной жизни, давно ничего не осталось.

Монгол удачно выбрал место для наших встреч. Машину я оставлял на обочине, не доезжая желтой полосы, за поворотом, так что из-за стен леса ее не было видно ни с пропускного пункта, ни с окрестных вышек.

Убедившись, что за мной нет хвоста, дальше я шел пешком, но не по асфальту, а через заросли. Монгол тоже больше не пользовался машиной, как в первый раз. Он обычно поджидал меня на бревне, явившись заранее, скорее всего, не через ворота. Думаю, у него был свой проход в ограждении, и приходил он тоже не по дороге. Порой мне казалось, что он больше шифруется от тех, кто охранял периметр, чем от его обитателей. Но и он и я, прежде чем приступить к разговору, проверяли, нет ли кого поблизости. Но откуда здесь кому-то было взяться?

Уже смеркалось, когда я приблизился к условленному месту. Сегодня на бревне меня никто не ждал. Я бесшумно прочесал окрестные заросли и, не обнаружив признаков чужого присутствия, уселся на поваленный ствол.

Машинально сунул руку в карман за сигаретами. Но курить на встречах не полагалось — из той же конспирации. Ждать пришлось минут двадцать. Потом в отдалении, со стороны ограждения, раздался едва слышный треск. Я скользнул за бревно и выдернул из кобуры «стечкина». Патрон всегда был в патроннике, оставалось лишь снять с предохранителя.

Дублер все же был не чета Монголу, который мог пройти сквозь любую чащобу неслышно, как кошка. Идущий еще два раза дал о себе знать хрустом веток. А потом объявился на крохотной поляне, образовавшейся вокруг поваленного дерева. На этот раз он был не в отутюженном костюме, а в черных джинсах и такого же цвета ветровке. На голове у него красовалась кепка. Черный человек огляделся. Я почувствовал его напряжение и заметил выпуклость на ветровке. Там у него точно был не транзисторный приемник. Появляться внезапно не следовало во избежание его нервной реакции.

— Вы опоздали, — подал я голос.

Он заметно вздрогнул. Я поднялся из-за бревна. Дублер не подошел и не подал мне руки. Он так и стоял на краю поляны. Разговаривать на таких позициях мне не хотелось.

— Присядем?

Он нехотя подошел, примостился на ствол дерева. Я сел в некотором отдалении. Он меня то ли опасался, то ли брезговал. Он был моложе Монгола.

Лицо его мне не no-нравилось ни в прошлый, ни в этот раз. Лицо у дублера было деревянным от напряжения. Совсем не подходящее состояние для оперативника на встрече с агентом. Но выбора у меня не оставалось.

— Что с Монголом? — спросил я.

— Теперь вы будете поддерживать связь со мной.

— А с ним что? — упрямо переспросил я.

— Он больше не занимается этими вопросами.

— А какими же он теперь занимается? Дублер передернул плечами.

— Давайте о деле. Позывные и график прежние, экстренная связь по той же схеме. Называйте меня Кондор. Что случилось? Слушаю вас.

На кондора он походил не более, чем я на кенгуру. Та еще птичка.

— Господин Кондор, — сказал я. — Никакого доклада, пока вы не объясните, где

Монгол и что с ним?

— Вы забываетесь. Кто перед кем обязан отчитываться?!

Я сплюнул сквозь зубы.

— Я тебе, мил-человек, ничего не обязан. Ты кто такой? Как здесь оказался? Отправишься, понимаете ли, по грибы, а тут шляются всякие…