Кирилл Партыка - Эпицентр

— Ты куда, Серега, намылился? Головой, что ли, сильно стукнулся?!

— Еще в детстве, — отвечал я.

— Должно уже было зажить. Там же ад кромешный. Там пальба за каждым углом, не слышишь, что ли?!

Пальбу я слышал, но ее интенсивность караульный сильно преувеличивал. Короткие автоматные перебранки вспыхивали кое-где в центре и его окрестностях. Но глобальными военными действиями я бы это не назвал.

— Открывай давай, — проворчал я.

— А ты пропуск предъяви.

— Мне пропуск не нужен, я не ваш кадр. Хочу — приехал, хочу — уехал.

— А я хочу — открыл, а хочу — не открыл, — осклабился караульный.

— Врешь. Ты-то как раз команды выполняешь. Ну позвони Директору.

— Да ехай, шут с тобой! — махнул рукой охранник. — Не нарвись только нигде.

Я изобразил ему дружелюбный оскал.

…По пустынным улицам и площадям разрушающегося города гулял ветер, налетевший из-за реки. Он нес низкие клочковатые облака. На лобовое стекло упало несколько капель, но дождь так и не собрался. Ближе к центру я проехал мимо двух горящих зданий в обрамлении неподвижных человеческих фигур на асфальте. Бой здесь давно закончился, догорающее пламя лениво выплескивалось в почерневшие оконные проемы.

Я свернул к резиденции Ментов, располагавшейся в здании бывшей мэрии. Новые хозяева давно изгадили и разбили колесами прилежащие газоны, а фасад облупился от времени сам собой. Претенциозная лепнина вдоль карнизов местами пообвалилась, местами обросла мхом. Окна первого этажа давным-давно заложили бетонными плитами, а на верхних вместо стекол кое-где была натянута полиэтиленовая пленка. Бывшая мэрия еще в первый год после Чумы стала смахивать на грандиозный свинарник, будто проявив наконец свою истинную, сокровенную сущность. Сейчас ее стены были изъедены частыми оспинами от пуль.

Здесь тоже были видны следы недавнего пожара, но, похоже, он так и не разгорелся, пощадив здание. Зато напротив парадного крыльца дымился с десяток остовов сгоревших легковушек. На ступеньках я увидел генеральского ординарца-шута, бывшего помощника мэра. Я помнил его еще до Чумы. От его былого лоска не осталось и следа. Сгорбленный, неопрятный старик сидел, пригорюнившись, и тупо жевал кусок хлеба. Я остановил машину и подошел к нему.

Он глянул на меня заплаканными глазами, а потом вдруг спросил:

— Вы к кому? Вам назначено?

Мне стало его жаль. Всю жизнь он был и оставался холуем. Даже в прежние времена в собственной конторе он являлся лишь холуем своего шефа. А в вышестоящих инстанциях его холуйство становилось кратным положению упомянутых инстанций в бюрократической иерархии. И при прапорщике-Генерале он продолжал исполнять привычную роль. Потому что не хотел загибаться в трущобах, питаясь отбросами. А к унижениям и издевательствам ему было не привыкать. Разница лишь в том, что после Чумы самому ему издеваться стало не над кем и унижать некого.

Я присел рядом, достал из кармана плитку шоколада и протянул ему. Он машинально взял, содрал обертку и принялся жевать — так же безучастно, как только что хлебный ломоть.

— Где все? — спросил я.

— На совещании, — ответил он без выражения.

— Когда будут?

— Позже. Лучше зайдите завтра с утра.

Я взял его за плечи и легонько встряхнул:

— Очнитесь, уважаемый! Отразите реальную действительность. Ну!

Он выронил шоколадку, и она запрыгала вниз по ступенькам. Но он не обратил на это внимания, вытер рот тыльной стороной ладони и посмотрел на меня. В его глазах едва заметно блеснула искорка осмысленности.

— Где все? — повторил я. — Что здесь произошло?

Он вдруг задрожал и попытался заслониться от меня рукой. Но я еще раз встряхнул его, и он ответил:

— Ночью, когда стали стрелять, все куда-то побежали. Я не знаю куда. Мне ничего не сказали, и я остался.

— А потом?

— Потом приходили другие… Все перевернули и переломали, подожгли машины и вестибюль и тоже ушли. Вестибюль я потушил, а машины сгорели. Генерал будет очень недоволен.

— Твоего Генерала, — сказал я, — ночью пристрелили, как собаку. Так что недовольным он быть никак не сможет. Вали-ка ты отсюда. Знаешь двухэтажные дома за вокзалом?

Он кивнул.

— Там есть печное отопление, поэтому есть люди. Старики в основном. Иди туда, они тебя не обидят. С ними проживешь.

Он послушно поднялся, проковылял по ступенькам и, прихрамывая, поплелся по улице — в противоположном указанному мною направлении.

Я вернулся в джип и поехал дальше. На центральной улице трупы валялись на каждом углу. Среди них хватало всех: Урок в кожанках, Ментов в камуфляже, Святош, по случаю войны обрядившихся в черные танкистские робы с военных складов. Стены домов пестрели пулевыми выбоинами, плитка мостовой кое-где была разворочена взрывами гранат. Тут шел нешуточный, но беспорядочный бой, в котором наверняка не оказалось победителей.

Вдруг я увидел… Лучше бы мне было этого не видеть, черт побери! У стены дома рядышком приткнулись два тела: старик в драных лохмотьях и старуха в выцветшем байковом халате. Халат задрался, обнажив ее жилистые сухие бедра. Рядом валялся пластиковый пакет, из которого выкатилась и застыла на брусчатке банка с консервированной фасолью. Под телами натекла широкая красная лужа. Какая нелегкая понесла этих несчастных под пулями добывать пропитание?! И как они вообще оказались тут, куда другие такие же давно не забредали и где никакой еды почти не осталось?! Эту пару будто кто-то специально подсунул мне: на, полюбуйся!.. Много ли еще угодивших под выстрелы, предназначенные не им, осталось лежать на улицах? Я хотел думать, что немного, что эти старик со старухой — единственные, случайные жертвы. Но обманывать себя было бесполезно.

Я резко крутанул руль и выжал газ.

Выехал на городскую возвышенность, с которой как на ладони просматривался штаб Комода, оборудованный почему-то в новомодном супермаркете, построенном перед самой Чумой. Машину я поставил под прикрытием скопища «пиратских» гаражей, а сам, побродив в их лабиринте, нашел наконец удобную точку наблюдения. В темной щели между гаражными боксами заметить меня было невозможно. Я поднес к глазам захваченный из машины бинокль.

Комодовский «штаб» по всему периметру охраняла цепь бойцов. Следов сражения я не заметил. На стоянке парковались полтора десятка машин. Возможно, в супермаркете сейчас происходил «сходняк», перетиравший между уцелевшими случившуюся шнягу. Они ее непременно перетрут, у них просто нет другого выхода. Интересно, что они предпримут далее? Найти ответ на этот вопрос, сидя в темной щели, представлялось маловероятным. Главное, я почти убедился, что Комод жив — иначе в его логове не наблюдалось бы такого оживления и организованности.