Дмитрий Самохин - Рожден быть опасным

Из фургона выбрался через пассажирскую дверцу Крысобой, за ним показалась Рената.

Перед нами была длинная, взбирающаяся на открытую площадку лестница, простреливаемая с тысячи позиций. Ясно, что эту лестницу контролируют и держат на прицелах незаметные нам снайперы, но стоило ли нас пропускать к резиденции Гоевина, чтобы потом на лестнице отстрелять как куропаток? Вот в чем заключался вопрос.

— Что, напрямик рванем? — поинтересовался Марк.

— Есть другой выход? — ответил я вопросом на вопрос.

— Можно газануть на фургоне, — предложил он.

— Мальчики, может, поднимемся так? — несмело предложила Рената.

— Ага. А нас как цыплят уложат, — возразил я. — В машину.

Я пропустил Крысобоя вперед, затем Ренату. Сам забрался последним и захлопнул дверцу.

— Жми!

Крысобой сдал назад метров на десять.

Я чувствовал, как с недоумением взирали на наши маневры солдаты и офицеры. К такому повороту событий они явно не подготовились и теперь гадали, что последует дальше.

Фургон остановился, ткнувшись задним бампером в пальму. Марк переключил скорость и дал газу. Машина разогналась и легко взобралась по ступенькам на открытую площадку. Я выскочил из фургона, помог выбраться Ренате и Марку. Мы отбежали за колонну, и тут грянул взрыв. Наш фургон взлетел на воздух, расшвыривая во все стороны фонтаны огня и раскаленные осколки металла.

— У кого-то сдали нервы, — заметил я.

— Думаешь, это не санкционировано? — спросила Рената.

Но я не ответил.

Под прикрытием горящего автомобиля я рванулся к дверям, распахнул их и вкатился в вестибюль, сжимая готовый к бою «Аргумент».

Вестибюль особняка был пуст.

«Похоже, и отсюда выгнали всех солдат», — подумал я, но ошибался.

На лестнице раздался топот ног, обутых в тяжелые военные ботинки, и показались солдаты; они рассредоточились по верхней площадке, укрылись за балюстрадой балконов, которые нависали над вестибюлем, и за колоннами.

Я очутился на открытом пятачке.

Затарахтели автоматы. Пули понеслись в мою сторону. Я чувствовал их приближение. Я видел, словно в замедленной съемке, как они распарывают горячий воздух, и я побежал, уклоняясь от пуль. Я свалился за статую Фемиды, которой тут же снесли голову, и открыл ответный огонь по верхнему этажу. Двумя короткими очередями я снял трех бойцов с балкона. Выпавшие из рук автоматы рухнули вниз, но до них мне было не дотянуться, а в «Аргументе» запас патронов не бесконечен. Я считал каждое нажатие курка и понимал, что скоро останусь безоружным.

От входной двери глухо застучал автомат, заставив солдат укрыться, и на площадку вестибюля вкатился Крысобой, сжимая в руках луковицы гранат. Три осколочные гранаты, запрещенные международной конвенцией ООН еще в далеком двадцатом веке, одна за другой взлетели на верхний этаж. Марк прыгнул в мою сторону, увертываясь от огня. Я увидел, как поднимаются солдаты, пытаясь убраться подальше от взрыва. Не задумываясь об этом, я пресекал все попытки к бегству.

И тут лопнуло.

Раз. Два. Три.

Истошные крики боли. Куски тел, летящие с верхнего этажа. Просел, а затем и рухнул балкон. Огонь, охвативший стены и ткань, которой были драпированы двери.

Я дал короткую очередь по солдатам, которые уцелели при взрыве, и обойма кончилась. Запасной у меня не было. Крысобой прикрыл мою вылазку, когда я выскочил на открытый пятачок и подобрал тяжелый спецназовский «Гром». Неудобное, неповоротливое оружие, но выбора не оставалось.

К своему удивлению, я почувствовал, что жалею солдат, которых вынужден убивать. Они ни в чем не были виноваты. Они исполняли приказ, отданный нечистоплотным командованием, погрязшим в заговорах и интригах. Но я не мог поступить иначе. Я должен был, во что бы то ни стало, увидеть Гоевина. Я не мог отказаться от своей цели, поддавшись жалости. Жалость не мужское чувство, если ты солдат.

Под прикрытием «Аргументов» Крысобоя и Ренаты, я взлетел на верхний этаж и оборвал страдания тех, кто все еще жил, но горел. Верхний ярус чист. Я перегнулся через перила и подал знак. Марк покинул укрытие за изуродованной Фемидой и побежал ко мне. В дверях показалась Рената и также направилась к лестнице. Через минуту мы снова были вместе.

— Где будем искать Гоевина? — спросил Марк.

— Кто его знает? — отозвался я. — Но разделяться нельзя. Они только тут человек двадцать положили. В одиночку не справиться.

— Почему они вдруг стали стрелять. Могли же убить и раньше? — удивлялась Рената.

— Я же говорил. У кого-то сдали нервы, а затем командирский хаос. Но, честно говоря, думаю, что сейчас все прекратится. Груфман разберется и перекроет им кислород. Двинулись туда.

Я распахнул двери и показал на зал, заполненный картинами и статуями античной тематики. Залы в особняке были нанизаны на общие коридоры, и из любого зала одного этажа можно было попасть в любой другой зал. Но и заблудиться в этом лабиринте было проще простого.

Больше нас никто не преследовал и не вставал грудью, лишь бы не допустить нас к Гоевину. Обследовав почти все залы второго этажа, мы поднялись по скрытой лестнице на третий, превосходящий своего нижнего собрата роскошью под старину, и приступили к обыску. Комнату за комнатой, зал за залом мы раскручивали этаж, оставляя все меньше неисследованного пространства.

Первым что-то услышал Крысобой. Он толкнул меня в плечо и поднес палец ко рту, призывая к молчанию. Я остановился, замер, вслушиваясь в тишину, и разобрал где-то вдалеке приглушенные голоса. Марк повел дулом автомата в нужном направлении, и мы неспешно зашагали, боясь потерять след.

Рената ступала последней, следя за коридорами и залами, которые мы покидали. Она прикрывала наше продвижение, постоянно оглядываясь и проверяя, нет ли преследования.

По мере нашего продвижения голоса усиливались, и уже можно было разобрать отдельные слова. Когда же мы вошли в зал, украшенный доспехами и разнообразным холодным оружием, весь разговор, который велся на повышенных тонах, стал полностью слышен.

— Все изменилось, Схай! Мир изменился вокруг тебя! Неужели ты никак не можешь этого осознать?

Голос явно принадлежал Себастьяну Гоевину.

— Я не могу понять, как получилось, что весь остров заполонен солдатами, и что вы затеваете. Вы хотите погрузить мир в омут войны. Вам неймется вновь увидеть междоусобицу. Мир объединился. Вся Земля стала единой. Мечта многих миллионов людей воплотилась в жизнь, а вы жаждете вернуть средневековую тьму на Землю!..

Крысобой наклонился ко мне и прошептал:

— Первый Гоевин. Второй Схай Сурендранатх — Президент Земли.

— Извини, Схай. Я рассчитывал, что ты присоединишься к нам, — голос Гоевина.

— Изменилось время… Когда-то мы были сильны. Ты хочешь воскресить прошлое? Разве ты не сможешь его вернуть таким, как ты его запомнил, как его запомнил я или Ларс?