Андрей Посняков - Отряд

- Я бы на твоем месте лучше отсиделся где-нибудь, - шепотом заметил Прохор. - Засудят вас, тебя - в железа, а сестрицу… Эх, да что там… Она с тобой?

- Да, в горнице, наверху. Эту ночь, верно, проведем здесь. Василиска предлагает на Спасский погост податься.

- На Спасский погост? А где это?

- На Шугозерье.

- Да-а, неблизко. - Пронька присвистнул и вдруг обрадованно хлопнул приятеля по плечу. - Знаешь что, Митяй?

- Что? С чего это ты так обрадовался?

- Да с того… Мы, ну, узкоглазовцы, завтра поутру в Сарожу за крицами едем.

- В Сарожу? - Митрий хлопнул глазами. - Так это ж почти полпути… ну, треть…

- А я о чем? - весело расхохотался Прошка. - Так что не вешай голову и смотри веселей.

Митька улыбнулся, застенчиво, как и сестра.

- Вот славно, что ты едешь… Постой-ка, ты вообще как здесь?

- Да так… - Пронька замялся. - Зашел вот, вина выпить…

- Экий питух, - осуждающе покачал головой Митрий. - Вина ему… Что ж, ну, пойдем выпьем. С «полпирога» у меня есть.

- И у меня «полпирога»! На две чарки хватит, эва!

Они вошли в гостевую и уселись там же, в дальнем углу, где до этого сидел Митька. Сальная свеча треща горела на столе рядом, но толком ничего не освещала, а лишь еще больше сгущала тьму. Лиц сидевших за столом - не столь уж там много сидело - не было видно вовсе, мелькали только руки, выхватывавшие со стола чарки с напитками и нехитрую закусочную снедь. В отличие от корчмы, кругом было чисто - пол выметен, ни на столе, ни под столом не валялось ни объедков, ни пьяниц, по крайней мере насколько можно было разобрать в полутьме.

- Я тут не зря сижу, - держа чарку в руках, шепотом повествовал Митрий. - Ловлю попутных, да пока вот никого не поймал. Уж думал - одному, с Василиской. А чего, дошли бы!

- Если б к лихим людишкам не попались, - усмехнулся Прошка. - Их в лесах, говорят, тьма. Понабегли с юга. С тебя-то что взять, а вот Василиска…

- Вот и я за нее боюсь…

- И ты еще не знаешь, как тебе повезло. Ты не только до Сарожи, ты почти до Спасского погоста попутных нашел. Один московский гость едет в Толвуйский погост по Кузьминскому тракту!

- По Кузьминскому? - Митрий так обрадовался известию, что чуть было не опрокинул чарку, а в ней, между прочим, еще плескалось вино, вкусное, недешевое.

- По Кузьминскому, - засмеялся Прохор. - Это ж по пути?

- Да это не по пути, это рядом!

- Ну, вот видишь! Благодари Господа.

Обернувшись, парни дружно перекрестились на Николая Угодника.

- Ты только смотри, Прохор, - тихо продолжил разговор Митрий. - Нас ведь, наверное, ищут…

- Да не «наверное», а точно. Своими ушами слышал!

- Тем более… А вдруг опознают на тракте? Как бы и тебе, и сотоварищам твоим это боком не вышло.

- А, не выйдет! - Пронька беспечно махнул рукой. - Переоденем Василиску в парня… Или, нет, лучше тебя - в девку. У Устина, кузнеца нашего, кажись, две сродственницы в Толвуйском погосте есть. Ежели что, скажем - на богомолье ездили, а посейчас вот - обратно с оказией.

- Ой, Проша, - Митрий вздохнул. - Знаешь, как таких, как мы с тобой, в немецких книжках обзывают?

- Как же?

- Авантюристы! Вот как.

- А-ван… Ну и словцо - не выговоришь, одно слово - немцы.

- Как московит рассуждаешь.

- Ла-адно.

За «московита» - а словцо было ругательное, еще с новгородских свободных времен осталось - Прошка хотел было обидеться, да не стал: не до пустых обид сейчас.

Выпив по чарке, стали прощаться до утра. Обнялись даже. Прохор поднялся с лавки… И в этот самый момент в гостевую ввалились трое знакомых стрельцов с большого посада. При саблях, с бердышами, а один даже с тяжелым ружьем - пищалью.

- Эва! - выкрикнул кто-то. - Здрав будь, Кавзя! Никак на войну собрались? Что, свеи Тявзинский мир порушили?

Один из стрельцов - тот, кого назвали Кавзей, - прищурившись, старательно всматривался в полумрак залы. Не дойдя взглядом до вжавшегося в угол Митьки, стрелец вдруг улыбнулся и махнул рукою, видать, узнал приятеля:

- И тебе поздорову быть, Федор. Не хочу пугать, но кого-то женка весь вечер искала.

- Что, вправду?

- Да врать не буду!

- Ой, ой…

Один из мужиков, до того поклевывавший носом, - по виду мелкий торговец - быстро вскочил на ноги и двинулся к выходу.

- Федя, шапку забыл! - со смехом подначили сзади.

- Ты, Федор, жене скажи - на Стретилове задержался, у бабки Свекачихи!

- Шутники, мля. - Федор затравленно обернулся и, махнув рукой, вылетел из корчмы под общий хохот.

Кто-то подозвал служку:

- Эй, паря, налей-ка служивым. А вы, ребята, что встали? Сажайтеся да расскажите про свеев!

Стрельцы с удовольствием уселись за стол.

- Не, не в свеях дело, - выпив, пояснил Кавзя. - Те смирно сидят. Другая беда: Ефимия, таможенного монаха, убили.

- Как Ефимия? За что? Где? Кто?

- За что, не знаю, кто - тоже еще пока не ясно. А убили - на речке, у монастырской тони. С обрыва в реку скинули - да головой о камень. Так он, Ефимий-то, на мели и лежал с пробитой башкою, покуда тонникам на глаза не попался.

Ефимий - убит! Но ведь… Не может быть! Однако с чего бы врать стражникам?!

Убит!

В ужасе раскрыв глаза, Прошка привалился к двери.

- Чаво запоздались?

Московский гость явно нервничал, ходил вокруг возов, постегивая плеткой по красным, с подковками, сапогам. Тщательно расчесанная окладистая борода его билась о толстое брюхо, словно попавшаяся в невод рыбина. Маленькие глазки смотрели подозрительно, мутно, с тем самым явно заметным презрением, что так отличало московских бояр. Бояр - но не купцов, а вот поди ж ты…

Солнце еще не встало, и над посадом нависала предутренняя туманная полумгла, похожая на густой ячменный кисель, белый и липнущий к ложке. Тихо было кругом, даже птицы не пели - рано, - лишь поскрипывали колеса тронувшихся с места возов, да, прядая ушами, хрипели лошади, из тех, что по два рубля за штуку, - неказистые, но выносливые.

Пронька ничего не ответил купцу, лишь усмехнулся - ничего они и не запоздали, явились вовремя, это московский гость привередничает, ячество свое напоказ выставляет, мол, я тут главный, а вы все - навоз и не более.

- Что за девки? - он хмуро кивнул на Василиску и переодетого Митьку. Брат с сестрой были в одинаковых темных платках и длинных сермяжицах, сысканных Прошкой на хозяйском дворе. Так себе были сермяжицы, рваненькие, так ведь и не бояр из себя изображали, сойдет.

- То Платон Акимыча родственницы, - пояснил Прохор. - Приживалки с погоста Тойвуйского.