Андрей Посняков - Отряд

Поморщившись от внезапно раздавшегося дикого крика, юноша прошел в дальний конец полутемного коридора и, сплюнув, решительно толкнул дверь.

В небольшом помещении с низким сводчатым потолком и каменным полом была устроена дыба, на которой, подвешенный за вывернутые за спину руки, висел голый по пояс парень с разбитым лицом и потухшим взором. С носа на грудь капала красная юшка, стоявший рядом кат Елизарий - здоровенный бугай с бугристыми мышцами и маленьким лбом, внезапно взмахнув кнутом, ударил парнишку по спине. Брызнула кровь, несчастный выгнулся, заорал надсадно и громко:

- Не на-а-адо!

- Ожги-ка его еще разок, Елизар, - коротко приказал сидевший за небольшим столом прямо напротив дыбы дьяк - Ондрюшка Хват.

Палач послушно исполнил указанное. Парнишка завыл…

- Могу единым ударом хребтину перешибить, - покосив глазом на вошедшего, похвастал кат. - Показать?

- Перешибешь, когда скажут. - Дьяк жестко прищурился и посмотрел на вошедшего. - Ба-а! Какие люди! Что, тоже кого пытать понадобилось? Занимай, Иване, очередь на Елизара - знатный кат, дело свое дюже знает. Мертвый заговорит.

Палач от похвалы покраснел и конфузливо поклонился:

- Мы, это… Мы завсегда рады… Кликните только, господине Иван…

- Ох, Елизар, Елизар, - усмехнулся вошедший. - Сколь тебя знаю, ты все тот же скромник. И не меняешься совсем, не стареешь даже…

- Ни одного седого волоска! - скромно потупился кат. - Хоть и работенка того, тяжелая…

- Да уж, оно конечно, - посмеялся Иван. - А лет-то тебе сколько?

- Сорок пять!

- От, надо же! - завистливо подивился дьяк. - Нам бы с тобой, Иван, в годах так вот сохраниться… У тебя, Елизар, поди, и внуки уже?

- Внучка, Меланьюшка… - Глаза палача зажглись вдруг такой любовью, такой необыкновенной нежностью, что Иван подивился на миг - уж больно нелепо выглядел в руках такого человека окровавленный кнут. Впрочем, чего тут удивляться? Внучка внучкой, а служба службой.

- Был у меня во Франции один знакомый кат, - ностальгически вздохнул юноша. - Поэт, между прочим… Ну, да я не об этом. Слушай, Ондрюша, за тобой, говорят, паренек один есть… ммм… Игнатом, кажется, кличут.

- Игнат, Михайлов сын? По делу Петра Тургенева?

- Ну да, да…

Ондрюшка расхохотался:

- Так вон он, на дыбе и висит.

Услыхав свое имя, отрок со страхом приоткрыл левый глаз, правый не открывался при всем желании - так заплыл синяком.

- Ишь, смотрит, - хохотнул дьяк. - Говоришь, нужен?

- Ну да, - Иван кивнул. - Поработать с ним вдумчиво… С Овдеевым я согласую.

- Что ж… - Ондрюшка почесал бороду. - Сегодня он мне еще нужен, ну а завтра - милости прошу, забирай. На себя только переписать не забудь.

- Не забуду. А сегодня никак нельзя его?

Дьяк задумчиво поморщил лоб:

- Если только к вечеру…

- До вечера вы его тут так уделаете, что…

- Мы? - встав из-за стола, Ондрюшка Хват потянулся. - Пойдем-ка, Иване, на улицу, воздухом хоть подышим… Ты, Елизар, за подследственным пока последи… дыбу-то ослобони… во-от…

А на улице разгорался солнечным блеском чудесный летний денек - теплый, но не жаркий, с дующим с Москвы-реки ветерком, с медленно плывущими облаками, молодыми березками под самым окном и пронзительно-голубым небом.

- Хорошо-то как, Господи! - умилился дьяк. - Вот этак, выйдешь когда из застенка - тогда только всю эту красоту и почувствуешь… Тебе парень-то этот, Игнат, зачем нужен?

- Да так… Есть она мысль…

- А я-то его хотел было лиходеем пустить. - Ондрюшка Хват вновь посмотрел в небо. - Да, чувствую, слабовато будет… Хлипкий парнишка-то, сейчас-то мы его, считай, не бьем, пугаем, а коли злодеем-крамольником его выставлять - это ж полную пытку надо…

- Само собой, - кивнул Иван.

- А он ее выдюжит?

- Сомневаюсь.

- Вот и я - сомневаюсь. Так что вечером, так и быть, забирай… Мать его тут приходила, еду принесла… я сразу-то запретил, а потом закрутился, про нее и запамятовал совсем. Боюсь, как бы теперь не нажаловалась… Батогов-то неохота отведать.

- Батогов? - изумился Иван.

- А ты что, не слыхал новое царево распоряженье? - Дьяк удивленно округлил глаза. - Так и сказано - ежели из приказных кто уличен будет в мздоимстве, мошенничестве, волоките иль посетителей забижать будет - в назиданье другим бить того батогами нещадно!

- Ну?!

- Вот те и ну! С Разрядного приказа уже, говорят, пятерых отдубасили. Прилюдно, на площади. Народишко кругом стоял, смеялся да приговаривал - так, мол, вам, крапивное семя, так! Вот теперь и смекай - как бы никого не забидеть. Ты уж, как парня на себя перепишешь, передачку-то разреши да с матерью будь поласковей.

- Буду, - пообещал Иван. - Куда уж теперь денешься?

Игнатку он освободил этим же вечером. Переписал на себя, вывел к матери, та - довольно молодая еще, простоволосая женщина - аж обмерла, запричитала радостно, потом обернулась к Ивану, на колени бухнулась:

- Храни тя Господи, боярин младой!

- Да не боярин я, - отмахнулся юноша. - Сыне боярский. Ты, мать, к синяку-то свинчатку привяжи - пройдет.

- Ужо привяжу! - Мать ласково гладила сына по голове. - Синяк-то - ништо, и дыба - невелика беда. Главное, голову не срубили. Живой!

- Голову у нас, мать, теперь рубят только по приговору суда или Боярской думы, утвержденного царем-батюшкой, - неожиданно обиделся Иван. - Понимать надо!

- Господине! - позвал кто-то.

Иван обернулся: у крыльца стоял Елизар, палач, и держал в руках кафтан, добротный такой, зеленый, с желтыми красивыми пуговицами.

- Малец-то, вишь, кафтанец в темнице забыл… А нам чужого не надо!

- Эвон, малец твой… - Иван усмехнулся, кивнул. - Отдай матери.

Елизарий с поклоном протянул кафтан:

- Возьми, матушка, да не рыдай так, не гневи зазря Господа.

Развернувшись, палач простился с Иваном и быстро зашагал прочь, - видать, были еще дела.

- Это кто ж такой? - Перестав причитать, женщина деловито набросила на сына кафтан.

- Кат, - меланхолично отозвался Иван. - Елизарием кличут. Он кафтан и принес.

- Видать, хороший человек, - перекрестилась женщина. - Совестливый.

- Наверное.

Пожав плечами, юноша поднялся в приказ. Нужно еще было уладить освобожденье с Овдеевым, да и так, доложить кое о чем - не зря ведь день прошел, удалось-таки разговорить парочку Василия Шуйского холопов.

Впрочем, о князе Василии стольник теперь не слушал, сразу же перебил, обрисовав изменившуюся ситуацию короткими рублеными фразами:

- Нет больше Василия Шуйского! Кончился. Арестовал его государь. Скоро казнь.

- Вот как…

- Так… - Овдеев немного помолчал, а затем понизил голос, как делал всегда, когда хотел сказать что-то особенно важное: - Ты со своими парнями другим лиходеем займись - Михайлой Скопиным-Шуйским. Вот кто, думаю, настоящий крамольник! Умен, злоковарен, молод - всего двадцать лет. А уже о таких чинах возмечтал, другим-то и к пятидесяти не снилось. Вот об этом Михайле я, с вашей помощью, должен знать все: где, с кем, в какое время бывает, о чем разговаривает, даже - что думает! Ясно?