Андрей Посняков - Отряд

Хозяин, а следом за ним и гости перекрестились.

- На Троицу заезжали на погост… помянули, - тихо произнес Иван. - Хороший человек был Андрей Петрович, земля ему пухом.

- Так вы что-то говорили о доказательствах? - встрял Митька.

- Скорее - об их отсутствии, - грустно засмеялся старик.

А Митрий не отставал:

- И все же? Ведь что-то ваше подозрение вызвало? Окромя внезапности смерти.

- Да вызвало… - Хозяин задумался, поглаживая бороду. Бесшумно вошел Телеша, слуга, расставил чарки и нехитрую снедь. Выпили. Ром оказался крепок, Иван с Митрием схватились за горло.

- И где только вы такое питье достаете, Гермоген Петрович? - отдышавшись, поинтересовался Митька. - Чай, иноземные корабли в Москву не ходят.

- Корабли-то не ходят, - посмеялся Гермоген. - Да англичан - аглицких немцев - хоть пруд пруди. Вот приносят по старой памяти. Я ведь у них, при Елизавете еще, много служил…

- Ага, - задумчиво протянул Иван. - Так это, значит, вас царь Иоанн в Англию направил?!

- А ты откель знаешь про царя-то?

- Да слышал. И про посольство ваше - тоже.

- Гляди-ко! - Старик покачал головой. - А я-то думал - все в тайне глубокой было. Ох-хо-хо… Сказать по правде - теперь уж можно - государь Иоанн Васильевич убежище себе присматривал в Англии… все бояр своих же пасся! Что смотрите? Я уж теперь что хочу, то и говорю - возраст позволяет. И так уже зажился на этом свете… хотя вполне мог бы висеть на какой-нибудь испанской рее!

- Вы про доказательства обещали сказать, - поспешно отставив чарку, напомнил Митрий.

- Да не про доказательства, - Гермоген с досадою тряхнул бородой. - Про сомнения - лучше так сказать.

- Сомнения, - еле слышно повторил Иван. - Потому-то Овдеев вам не поверил. Все время твердит - не верьте чувствам, ищите прямые доказательства.

- Ну, так что за сомнения? - нетерпеливо дернулся Митька. - Расскажите, Гермоген Петрович, чего уж… Раз уж начали…

- Да, - поддержал дружка Иван. - И в самом деле, расскажите! Может, и мы засомневаемся…

Неожиданно поднявшись, Гермоген прошелся по светлице, и показалось, что в выцветших глазах старика на миг мелькнула слеза. Впрочем, повернувшись к друзьям, он заговорил уже совершенно спокойно и строго.

- Брат вернулся в тот день поздно, после вечерни, - усевшись обратно в кресло, Гермоген пригладил бороду. - На дворе уже было темно, мела метель, и в горницах стоял холод: ветер быстро выдувал тепло. Брат быстро прошел в свои хоромы - в левую часть дома, даже не спустился трапезничать, хотя любил посидеть на ночь со мной и моим старым слугой Джоном. Джон, кстати, варит отличный глинтвейн - сим глинтвейном Андрей лечился от кашля, причем довольно успешно. Обычно мы так и сидели - пили, разговаривали, грелись у печки… А в тот вечер было не так, совсем не так - слишком уж быстро брат поднялся к себе… Потом прислал служку, Телешу, попросил свинцовый карандаш и лист бумаги… знал, конечно, что я рисую, да и сам, бывало, делал наброски, весьма даже недурственные… Ночью я выходил во двор, видел - в горнице брата до утра горела свеча. А утром он внезапно умер! О мой бедный брат…

Горестно вздохнув, старик перекрестился.

- Посмотрите, - встав, он подозвал ребят к увешанной картинами стене, - вот это я потом нашел среди других рисунков. Портрет - парсуна, - только не поймешь: человек или зверь?

Парни подошли ближе и вздрогнули: на небольшом - в четверть листа - карандашном рисунке был изображен сидевший за столом человек, судя по одежке и перстням на пальцах - боярин или богатый купец, в домашнем зипуне с узорчатым шнуром-канителью и накинутом поверх кафтане. Коренастый, сильный, мускулистый - так можно было охарактеризовать весь, так сказать, экстерьер, но вот старый был человек или молодой, угадать было невозможно - вместо лица, распахнув пасть, скалилась жуткая медвежья морда!

- Ошкуй! - переглянулись ребята. - Ошкуй.

- Что? - старик обернулся. - Узнали, что ли?

- Да нет, - почесав голову, усмехнулся Иван. - Разве ж тут узнаешь? А поближе посмотреть можно?

- Да смотрите. - Гермоген пожал плечами и, подойдя, распахнул дверь. - Жалко, что ли. Только вот, извиняйте, с собой не дам - последняя о брате память. - Выглянув в сени, он тут же прокричал: - Телеша! Телешка! Давай, неси квасу.

И квас был тут же доставлен. В сей же миг.

А парни, не торопясь, рассматривали парсуну, стараясь не упустить малейшие подробности. Точно так же, как когда-то Ртищев учил проводить обыск - слева направо, от краев к середине. Скупыми мазками был изображен интерьер - угол изразцовой печи, небольшой иконостас с лампадой, оконце. А на стене, наполовину закрытая головой сидевшего за столом ошкуя, картина… пейзаж с ветряными мельницами. Вообще, подобное в русских домах пока было редкостью… исключая, конечно, Тихвин, Новгород и прочие приграничные городки.

- Картинку запомнил? - шепотом осведомился Иван.

Митька кивнул:

- Угу. И изразцы смотри какие - с фиалками.

- Это тюльпаны, Митя.

- Ну, значит, с тюльпанами.

Гермоген Ртищев приглашающе махнул рукой:

- Ну что, насмотрелись?

Они еще попили квасу и, выспросив у хозяина сведения обо всех, ближайших его покойному брату, слугах, откланялись, обещав вскоре зайти.

- Да, - уже на крыльце опомнился вдруг Иван. - О деле-то мы забыли спросить!

Гермоген удивленно приподнял бровь:

- О каком еще деле?

- Челом бьем…

Парни глубоко поклонились, после чего Иван, с подобающими случаю витиеватостями, изложил свою просьбу.

- Посаженым отцом? - Старик поскреб голову. - Заместо брата, говорите…

- Не заместо, в память.

- В память… Это хорошо, что помните. Это хорошо.

Наконец, простившись окончательно, парни отправились домой - да и пора уже было, солнце давно спряталось где-то за кремлевской стеною, и длинные тени башен тянулись почти через весь Китай-город. Приятели ехали не торопясь, не понуждая коней без нужды пускаться рысью. Наслаждались тихим спокойным вечером, с прозрачным, постепенно синеющим небом, чуть тронутым мягкими, подсвеченными снизу золотом облачками. Чем ближе к центру, тем больше на улицах встречалось людей, все шли к церквям, к вечерне, и, видать, вышли загодя, поскольку шагали не торопясь, шествовали степенно, семьями, раскланиваясь со знакомыми. Крича и толкаясь, шныряли меж взрослыми дети, где-то за углом озорная молодежь пела лихие частушки, препохабно терзая гудок и недавно вошедшую в моду треугольную домру, называемую на татарский манер - балалайка. Проходившие мимо старики осуждающе трясли бородищами и плевались - что за мерзкий инструмент! Только беса тешить. Мало нам поляков с их литаврами да плясками - так еще и эти…

Василиска встретила парней ласково - истосковалась. Лишь посетовала, что Прошка еще не пришел, потому и стол не накрыла.