Роман Злотников - Последняя крепость Том 1

За спиной барона кто–то из рыцарей гневно фыркнул. Сэр Гарпон Беарионский поднял руку, требуя тишины.

— Что ж, — сказал он. — Такой поступок достоин уважения. Счастлив король, которому служат такие воины, как ты, капитан.

— Я приносил клятву верности его величеству Марлиону Бессмертному, да восславится в веках память о нем, — сказал Гилмо. — Никому более я не клялся.

— Поехали со мной, капитан, — предложил вдруг барон. — Ты немолод, но… твердости твоего сердца позавидует любой юноша. Поехали со мной, не пожалеешь.

— Как это я поеду с вами, милорд? — удивился Гилмо. — Мое место здесь. Крепость с гарнизоном в полсотни ратников вверена мне. Что же мне, бросать их?

Барон хрипло рассмеялся — его смех был почти неотличим от кашля.

— Действительно, — произнес он. — Об этом–то я и не подумал. Что ж… — Гарпон вдруг помрачнел. — Дело ясное…

— Хочу еще предупредить вас, милорд, — сказал капитан. Было заметно, что ему приятен разговор с бароном, тогда как гаэлонские рыцари таращились на собеседников с явным недоумением. — Я послал гонцов в близлежащий город с сообщением о том, как велика на самом деле ваша свита.

— Предусмотрительно, — кивнул Гарпон. — Только, мне кажется, одного или двух гонцов было бы вполне достаточно. Незачем, капитан, посылать сразу несколько десятков.

Гилмо обернулся. За его спиной осталось менее дюжины ратников. Остальные поспешно отступали по тропе — к подъему на Орлиное плато. Заметив, что их капитан смотрит на них, ратники с осторожной трусцы перешли на бег.

— В последний раз велю тебе, — повысил голос барон. — Уйди с дороги!

Капитан вынул из ножен меч. Рыцари и оруженосцы вразнобой завопили. Легко и свободно стало Гилмо. Впервые за два года вакханалии, в которую был погружен его родной Марборн, душа капитана обрела устойчивый покой.

— Я не имею права, — сказал он.

Казалось, барон и не ждал иного ответа. Зачем–то кивнув Гилмо — точно на прощание, — он развернул коня и поскакал вдоль скальной стены.

Пятерка рыцарей кинулась на капитана, точно псы, спущенные с цепей. Гилмо успел только размахнуться своим мечом, но мощным ударом его вышибли из седла и затоптали копытами. Из семерых оставшихся с ним ратников гарнизона только трое попытались оказать сопротивление, но были тут же зарублены. Остальные четверо бежали. Их догнали у самого подъема на плато.

Железный поток загремел дальше на юг, в сердце королевства Марборн, к Уиндрому.

Крафийский Сирис здорово отличался от любого крупного города Гаэлона. Городские здания поражали своими размерами: даже в Дарбионе редко можно было найти дом в три этажа, а здесь и пятиэтажные громады не являлись редкостью. И — сколько ни смотри — нельзя было отыскать пару не то что одинаковых, а даже и похожих друг на друга домов. Создавалось такое впечатление, что архитекторы, подчиняясь прихоти хозяев, изо всех сил стремились придать каждому строению уникальный вид. От обилия лепных украшений на стенах; каменных фигур обнаженных великанов и сказочных чудищ, как бы держащих на своих могучих плечах или раскинутых крыльях крыши; от множества облеплявших основное здание узеньких башенок, явно имевших чисто декоративное назначение, потому что поместиться в такую башенку мог бы разве что ребенок, — рябило в глазах. На фронтонах многих домов красовалась статуя какого–нибудь божества (чаще всего, конечно, можно было увидеть фигуру Алы Прекрасной или Безмолвного Сафа), а иногда встречались и целые скульптурные композиции. Словом, чужестранец, впервые оказавшийся в Сирисе, мог бы подумать, что крафийцы строят дома вовсе не для того, чтобы жить, а для того, чтобы любоваться ими… Мощенные белым камнем улицы были довольно широки и поэтому — светлы; высокие здания не заслоняли от горожан солнечного света. На каждом перекрестке обязательно помещался либо фонтан, либо статуя, очевидно установленная в память какого–либо знатного горожанина. Центральные улицы Сириса кишели народом, но нельзя было встретить на них ни одного всадника (равно как и кареты или телеги) — только крытые паланкины, несомые четырьмя или шестью слугами, изредка величественно рассекали гомонящую толпу…

Правда, как отметил Гархаллокс, шагая по течению людского потока, и в просвещенной Крафии горожане предпочитали не выносить помои в канавы, а выплескивать их из окон на улицу. Да и нищих в Сирисе оказалось почему–то много больше, чем в том же Дарбионе. Или, может быть, то были не нищие, а какие–нибудь уж очень выдающиеся ученые мужи, настолько погрузившиеся в свой внутренний мир, что всяческие обычаи мира внешнего ничуть их не волновали…

Здесь, в центральной части Сириса, дыхания войны совсем не чувствовалось. Знатные и богатые не покидали родных домов; к тому же, казалось, в городе не было ни одного ратника, кроме тех, конечно, что днем и ночью выхаживали по городской стене. Ее величество королева Крафии Киссиария Высокомудрая распорядилась все войска из близлежащих городов стягивать к предгорным рубежам, где продолжали полыхать заставы, а мелкие стычки начинали перерастать в полномасштабные сражения… Королева в далеком Талане и помыслить не могла о том, что горцы осмелятся на что–то большее, чем нападения на пограничные заставы и близлежащие к Белым горам селения. Сколько уже лет длится вражда с горцами, а ни разу еще не случалось такого, чтобы эти грязные варвары смогли взять хотя бы один из крафийских городов.

«Все когда–нибудь бывает в первый раз, — думал по этому поводу Гархаллокс. — Киссиарии невдомек, что на этот раз все совсем не так. Вовсе не линдерштернцы угрожают Крафии. А те–кто–смотрят, действующие руками горцев. Те–кто–смотрят играют наверняка. И близок час, когда к сердцу Крафии, уничтожая все на своем пути, хлынет полудикая орда, вооруженная смертоносным орудием, секрет действия которого неведом просвещенным крафийцам. Да и в Талане, кажется, еще не верят в существование этого оружия…»

Бывший архимаг на ходу горько усмехнулся этой своей мысли.

Он прожил в каморке Клута около недели. И эта неделя показалась Гархаллоксу вечностью. Каждое утро Клут уходил в сад и возвращался только к полудню. Они вместе обедали (садовник господина Варкуса питался преимущественно просяной похлебкой, кукурузной кашей и кукурузным хлебом), за едой обсуждая положение на границах королевства. Затем Гархаллокс снова оставался один — до самого вечера. Бывало и такое, что Клут не приходил обедать. Дважды он не являлся и ночевать. Тогда архимаг в великом беспокойстве мерил шагами каморку, борясь с искушением выйти наружу. Но так ни разу и не вышел. Исходя из того, что новый товарищ настойчиво советовал ему не покидать убежища, Гархаллокс сообразил: Клут все же верил в возможность слежки. И, кажется, проверял архимага — не проявит ли тот себя в чем–то подозрительном… Как–то раз, спросив Клута прямо, почему он медлит представить его Хранителям — Гархаллокс получил ответ: