Вадим Проскурин - Взлет индюка

— Тогда пойду распоряжусь, — сказал Джон. — А то скоро, наверное, уже обед начнется.

— Давай, — сказала Патти.

Обняла его, прижалась всем телом и смачно поцеловала в губы.

— Жду не дождусь вечера, — сказала она. — Ух, как я тебя трахну!

Когда Джон вошел во флигель, предназначенный для их с Алисой проживания, Алиса стояла в просторном холле и недоуменно оглядывала окружающую роскошь: пальмы в кадках, статуэтки, фонтанчики, эротические иконы на стенах и все прочее. Заметив Джона, она перестала недоумевать и начала ругаться. Ругалась она долго и витиевато.

— Зря ты так злишься, — сказал Джон, когда она выдохлась. — О покойниках надо говорить добродушно и уважительно, а если не можешь ничего доброго сказать — лучше промолчи.

— О каких еще покойниках? — не поняла Алиса. — Погоди… Ты ее убил?!!

— Пока нет, — улыбнулся Джон. — Но до утра она, думаю, не доживет.

Алиса промокнула глаза носовым платком, высморкалась, и когда она отнимала платок от лица, на ее губах сияла улыбка.

— Какой ты умный! — воскликнула она. — Ты меня прости, я думала, ты перед ней по-настоящему пресмыкаешься, а ты затаил обиду и ждешь удобного случая! А можно, я ее сама убью? А то ты говоришь, что я ассасинскому ремеслу обучена, а я своими руками так никого и не убила еще. Неудобно…

— Ты не будешь ее убивать, — сказал Джон. — И я тоже не буду. Мы это дело более затейливо обставим. Мне от тебя кое-какая помощь потребуется. Пройдись по поместью, дескать, дела принимаешь, и особое внимание обрати на кухню. Типа, чистота, гигиена, а то вдруг, не дай боги, министра или депутата какого злой понос проберет… Нужно добыть кровь или, на худой конец, сырое мясо или внутренности какие. А еще лучше и то, и другое.

— Кровь нужна орочья? — уточнила Алиса.

Джон расхохотался.

— Экая ты кровожадная, — сказал он. — Нет, свиная или баранья вполне сгодится. Давай, милая, действуй. Я тебя люблю.

Он поцеловал ее, и Алиса произнесла с обиженной интонацией:

— С этой жирной коровой ты куда энергичнее сосался!

— Энергично — это чтобы не стошнило, — поморщился Джон. — Редкостно противная баба, дурная, наглая, похотливая и к садизму склонна. Надеюсь, трахаться с ней не придется. А кстати! У нас в карете большая фляга со спиртом под сиденьем припрятана, попробуй ей в сок забодяжить, глядишь, уснет прямо за обедом и одной проблемой меньше будет.

Алиса просияла.

— Так и сделаю! — воскликнула она.

И убежала.

Джон прошел в спальню, завалился на кровать и стал медитировать. Судя по состоянию затора на въезде, обед начнется не раньше чем через час, так что сейчас самое время передать Длинному Шесту новые инструкции.

Колонна рабов растянулась по тракту мили на полторы, если не на две. Караван давно уже покинул дикие пустоши Оркланда, поэтому рабы двигались в компактном строю — в колонну по два. Судя по тому, что колонна не была разделена на отдельные подразделения, все рабы происходили из одного стада. Почти у всех руки не были связаны, многие тащили на себе увесистые тюки с каким-то барахлом.

— Это и есть рабы? — спросил Джакомо.

— Угу, — ответил Длинный Шест. — Они самые.

— Прямо как скот… — пробормотал Джакомо. — Как это у вас называется, табун вроде?

Позавчера эльфы так же хоронились в траве, а мимо перегоняли огромный табун лошадей, голов триста, если не больше. Это зрелище сильно потрясло эльфов, раньше никто из них ни разу не видел столько лошадей в одном месте. Длинный Шест тоже раньше не видел.

— Не табун, а стадо, — уточнил Длинный Шест. — У лошадей табун, у рыб косяк, у птиц стая, у всех остальных стадо. Так правильно.

— Мне казалось, ты говорил, что орочьи стада бывают только в Оркланде, — заметил Джакомо.

— Обычно так и есть, — согласился Длинный Шест. — Расформировали, наверное. Недавно в земляных недрах нефть нашли, электростанцию построили, спрос на рабов возрос, цены тоже выросли…

— Цены — это то же самое, что деньги? — спросил Джакомо.

Длинный Шест вздохнул. В некоторых вопросах эльфы потрясающе наивны, настолько наивны, что даже завидно становится. Невозможно поверить, но у эльфов реально нет денег, они просто не нужны. И рабов у них тоже нет. Впрочем, в некотором смысле они все рабы, исключая королеву и комиссаров.

— Спишь? — спросил Джакомо.

— Нет, задумался, — ответил Длинный Шест, помотав головой. — Нет, цены и деньги — это разное. Деньги — это монеты, которые обменивают на вещи, а цены — то, сколько монет какая вещь стоит.

— Очень сложно, — вздохнул Джакомо.

— Чужое всегда сложно, — понимающе кивнул Длинный Шест. — Мне в вашем эльфийском образе жизни тоже многое непонятно. Вот, например, кто, по-твоему, главнее: бог Каэссар или генерал Умберто?

— Конечно, Каэссар, — ответил Джакомо. — Он же бог.

— Тогда гляди, что получается, — сказал Длинный Шест. — Бог Каэссар изрек тебе откровение и повелел распространить его среди вождей твоей расы. А генерал Умберто отменил приказ бога и ты послушался. Получается, для тебя генерал главнее, чем бог. Противоречие.

— Генерал не главнее, — объяснил Джакомо. — Генерал ближе.

— Так у нас рабы рассуждают, — сказал Длинный Шест. — Глупый чистокровный орк всегда выполняет приказ ближайшего полубосса, даже если понимает, что приказ неправильный.

— Не мое дело судить, какой приказ правильный, а какой нет, — заявил Джакомо.

— Опять рассуждаешь как раб, — сказал Длинный Шест. — Рабы не принимают на себя ответственности, и если вдруг потребуется отринуть все писаные законы и поступить по справедливости…

— Кто я такой, чтобы судить о справедливости? — перебил его Джакомо.

— Ты разумный человекообразный, — сказал Длинный Шест. — Боги дали тебе право судить о чем угодно. А ты слепо повинуешься…

— Ты тоже слепо повинуешься, — перебил его Джакомо. — Твой бог заставляет тебя предать собственную расу, а ты подчиняешься.

Длинный Шест невесело усмехнулся.

— Ловко ты меня уел, — сказал он.

— Извини, — сказал Джакомо. — Знаешь, за последние дни я кое-что понял. Мы, высокорожденные, презираем и ненавидим вашу низшую расу, но это только лишь от непонимания. Непонятное всегда кажется противным, но на самом деле вы, орки, такие же, как мы, просто вы еще не знаете о пути Геи. Вы как маленькие дети. Неразумный ребенок считает себя центром вселенной, для ребенка нет ничего более важного, чем его примитивные неразумные желания. Он стремится к самоутверждению, и его неразвитому разуму не всегда под силу оценить, какие средства для этого приемлемы, а какие нет. Дети дерутся, унижают друг друга, отбирают личные вещи, иногда даже насилуют… А потом ребенок становится взрослым, проходит инициацию и отвергает детскую дурь. А вы остаетесь детьми до самой смерти.